На самом деле, процесс моего становления шёл с неким запозданием по сравнению с другими ребятами, так как я был из бедной семьи с низким социально-экономическим статусом. У меня не было больших возможностей в плане обучения, и те школы, которые я посещал, можно считать, наверное, самыми низкими по качеству образования и статусу. Но я был связан с двумя важными жизненными обстоятельствами. Первое – то, что я был не безразличен своим родителям, и они меня сильно любили. Второе – то, что я был спортсменом. В Соединенных Штатах существует система, по которой колледжи набирают студентов, которые в дальнейшем образуют их спортивный костяк. Именно поэтому мне удалось поступить в один из самых престижных университетов, где была очень сильная баскетбольная команда, и в которую меня пригласили в качестве игрока. Мои тренеры и задали мне вектор дальнейшего движения. Они объяснили мне, что быть хорошим спортсменом и быть хорошим студентом – это не взаимоисключающие вещи. И в этот же период своей жизни я вдруг обнаружил, что я очень любопытен. Я был мотивирован и заточен под то, чтобы стать лучшим во всём. Но моё стремление к высоким оценкам и совершенству в том, что касается академических знаний, не проявлялось, пока я не поступил в университет и пока не начал заниматься. Оглядываясь назад, к начальной точке, с которой я начинал свой путь наверх, могу сказать, что именно любопытство, желание познать что-то новое было тем атрибутом или тем моим качеством, которое в большей степени внесло свой вклад в то, кем я стал. И это качество чрезвычайно важно для всех учащихся.

Всё это – то есть ролевые модели, заданные мне моим тренером, любопытство и желание быть самым лучшим  – открыли в итоге передо мной все двери. А любопытство живо во мне до сих пор, и оно является движущей силой в познании того, что происходит во всём мире, и как все вместе мы можем сделать его лучше.

– Существует мнение, что чем дольше и плотнее опекать ребёнка, тем позднее он становится самостоятельным, и наоборот – чем сложнее исходная ситуация, тем раньше он становится независимым. Это то, что наблюдается в России. А как с этим в Америке? И как это было по отношению к Вам?

Ко мне это также относится в полной мере. Я полностью согласен с тем, что вы сказали. Я рано получил свою независимость, но не потому, что родители не могли обо мне заботиться и предоставлять то внимание, которое мне было необходимо. Просто я действительно хотел быть независимым, хотел узнать больше об этом мире. Из дома – то есть гнезда, где я появился – я «вылетел» буквально через две недели после окончания школы и с тех пор вёл на сто процентов независимый от родителей образ жизни. Во мне всегда сидело осознание того, что я сам могу о себе позаботиться, хотя, с другой стороны, даже в моей собственной семье есть 25-летние дети, о которых их родные заботятся слишком сильно, и поэтому они всё еще не могут приобрести независимость.

Кстати, работая директором двух школ-интернатов, я заметил, что их ученики раньше выходят в независимую жизнь, чем те, кто учится в обычных школах.

– Как найти оптимальный баланс?

Я всегда говорил и учителям, и родителям, что наша цель как педагогов состоит в том, чтобы после окончания средней школы учащиеся были готовы поступить в университет или в какой-то технический колледж. Уже в старших классах они получают достаточную степень независимости в принятии решений. Это не означает, что мы перестаём им помогать, но старшеклассники сами должны принимать решение куда им идти после школы и брать на себя ответственность за последствия этого решения. А вообще, если период со дня рождения ребёнка до его выпуска из школы графически изобразить в виде воронки, то по мере расширения её устья мы должны предоставлять ему всё большую и большую независимость.

Американская университетская система построена так, что с первого дня учёбы в университете отношение преподавателей к первокурсникам такое, как будто это уже взрослые сформировавшиеся люди. Никто не звонит им утром, чтобы они не проспали начало занятий, никто не напоминает, что они должны вовремя сдать все задания и работы – всё это целиком их ответственность. По сути, студенты входят в ещё одну воронку принятия независимых решений.

– Как Вы пришли к тому, чем занимаетесь сейчас?

После окончания вуза я стал работать администратором в университете и планировал закончить свою карьеру его ректором. Но, пройдя половину этого пути, я получил предложение возглавить одну из школ-интернатов. Я подумал и решил, что, поменяв место работы, смогу внести больший вклад, поскольку мне было интереснее взаимодействовать с учащимися среднего возраста, чем со студентами университета. Системы колледжей и так называемой средней независимой школы очень похожи, так что когда ректоры каких-то колледжей становятся директорами независимых школ – это достаточно распространенная практика. Вначале я был директором одной школы, потом – другой. В обоих случаях это были независимые школы-интернаты. А шесть лет назад мне позвонил один из руководителей независимых школ и предложил мне позицию, которую я сейчас и занимаю – это явилось вполне естественным продолжением моей карьеры.

– В чём состоит Ваш личный вызов?

Я упоминал, что моей основной движущей силой было любопытство и желание познавать. Но чем больше вы знаете, тем больше вы понимаете, что не знаете ничего. Поэтому во мне постоянно происходит борьба с самим собой, и я постоянно пытаюсь понять – достаточно ли у меня времени осталось для того, чтобы выполнить все те задачи, которые передо мной стоят, или нет. И эта борьба, наверное, и есть тот самый вызов, о котором вы спрашиваете.

– В чём состоит Ваш подход к системе образования?

Миссией Ассоциации является оказание содействия независимым школам. Всё, что я делаю в рамках Ассоциации, – это помощь школам, чтобы они стали лучшими в своём роде, чтобы соответствовали своим целям и своей миссии. У независимых школ эти цели и миссии отличны от тех, к которым привержены обычные школы. Кроме того, чтобы соответствовать требованиям конкретного рода учащихся, применяются различные методы обучения. Есть школы, в которых учатся дети, талантливые в плане искусства, школы, в которых ученики имеют какие-то отклонения (дислексия или что-то подобное), или, например, школы, в которых учатся вообще гениальные дети, получающие максимальные баллы по различным дисциплинам. Какую миссию и какую цель себе поставить, школа определяет сама. А наша задача – помочь школе эту миссию выполнить.

Кроме того, мы занимаемся аккредитацией, поскольку каждые пять лет любая школа проверяется на предмет соответствия или выполнения её миссии, чтобы удостовериться, что в ней действительно делают то, что декларировали.

– Независимые школы… А от чего они независимы?

От правительства. Мы не получаем никакого государственного финансирования.

Конечно, любая школа должна придерживаться каких-то нормативных положений. Но поскольку мы не получаем господдержки, мы выпадаем из государственной системы, согласно которой каждая школа, например, должна проходить определённое тестирование или выполнять другие правила.

У нас же свои методы. Наши школы могут задекларировать любую миссию, которую посчитают нужной – при условии, что они будут её выполнять, действовать в соответствии с законодательством и придерживаться определенных этических норм и правил. Кстати, первые школы в Америке были независимыми, и до сих пор они остаются, что называется, полигоном для обкатки новых методологий, поскольку обладают большей гибкостью в плане принятия каких-то решений и могут двигаться в разных направлениях.

– А от чего они тогда зависимы?

От фандрайзинга, т.е. изыскания средств на своё существование. Именно поэтому они в большей степени напоминают колледжи, взимающие за обучение определенную плату.

Но мы полагаем, что в наших школах могут учиться и дети из бедных семей, чьи родители не могут себе позволить заплатить за обучение. И это, наверное, самый большой вызов, который стоит перед нашими школами. Есть всего несколько независимых школ (одна из них находится на Гавайях), обладающих громадными источниками финансирования. Они имеют от спонсоров 2 или 3 миллиарда долларов – как раз потому, что одной из их целей является предоставление обучения местному населению. Другая такая школа расположена в Хёрши, в Пенсильвании. Её спонсоры тоже выделили несколько миллиардов долларов, чтобы местное население могло учиться.

Но некоторые наши школы финансово обеспечены очень слабо. Как раз у таких чаще всего и возникают проблемы с выполнением заданной ими миссии. Но они всё равно строго придерживаются принципа использования частных (донорских) вложений и неиспользования государственных средств.

– Выпускники частных и государственных школ имеют одинаковые права при поступлении в вузы?

Да. Но есть один тонкий момент. Конечно же, не все школы равны. Можно сказать, что независимые школы являются сливками всего школьного сегмента. Все университеты, конечно, прекрасно знают наши школы, поскольку они пользуются хорошей репутацией и являются лучшими по качеству образования в данной местности. Поэтому к нашим выпускникам при поступлении в университеты относятся изначально несколько иначе.

– Но если ваши школы имеют определенный уклон, например, художественный, то это ведь идёт вразрез с общим стандартным набором предметов?

Даже когда мы говорим, что школа специализируется на чем-то одном, допустим, ориентируется на талантливых детей в области искусства, то в ней всё равно обязательно преподаётся определённый набор базовых предметов: история, математика, естественно-научные предметы. Этим дисциплинам там придается очень большое значение. Но при приёме в эту школу упор делается на талантливых детей – талантливых именно в искусстве.

– Каким образом строятся Ваши отношения с коллегами из классических систем образования, если, конечно, эти отношения есть вообще?

Поскольку я в своей жизни работал в государственных университетах и сам вышел из обычной государственной школы, то прекрасно понимаю, с чем сталкиваются мои коллеги из государственных школ. Среди них существует мнение, что независимые школы оттягивают на себя самых лучших, самых талантливых учеников. Но вообще наши пути практически не пересекаются. В любом случае, даже если что-то происходит, например, закрывается независимая школа, государственные школы не обладают ни средствами, ни организационным потенциалом, чтобы принять на себя тех учащихся, которые остались вне школы. В том числе и поэтому независимые школы обладают огромным экономическим воздействием и влиянием на ту общину, на ту местность, в которой они находятся: мы не только высвобождаем места в государственных школах за счёт того, что принимаем на себя часть учеников, но еще и осуществляем финансовые вложения – около 75 миллионов долларов ежегодно.

– Как осуществляются эти вложения?

Негосударственные школы – некоммерческие организации, и те деньги, которые они получают в виде донорских пожертвований или спонсорских вложений, возвращаются в виде зарплаты учителям, другим сотрудникам, затрат на обустройство. То есть все те громадные деньги, которые мы получаем в независимых школах, возвращаются обратно в общину в виде различного рода работ, услуг и т.п.

– Про потенциал детей всё понятно. А что можете сказать про квалификацию преподавателей, опять-таки в сравнении с государственными школами?

Ожидается, что независимые школы нанимают лучших учителей, которые только имеются на данной территории. В большинстве случаев это действительно лучшие учителя. Конечно, из 25 тысяч преподавателей, которые работают в рамках ассоциации независимых школ, кто-то может быть лучше, а кто-то и хуже. С другой стороны, есть великолепные учителя и в государственных школах. Но всё-таки я осмелюсь сказать, что в целом наши учителя самые лучшие. Мы нанимаем только тех, кто обладает нужным опытом и квалификацией, а не просто имеет диплом учителя. Например, директором одной из независимых школ у нас был бывший астронавт. После того, как он вышел в отставку и ушёл из Nasa, он попытался преподавать астрономию в государственной школе. Руководство этой школы ему ответило: «Нет, ты не будешь у нас преподавать, потому что не обладаешь соответствующим дипломом». То есть фактически он 20 лет учился на свою специальность, дважды облетел земную орбиту и только из-за какой-то маленькой зацепочки – что у него нет какого-то там диплома для преподавания – ему отказали в работе в государственной школе. Наши школы не связаны обязательством привлекать учителей только с соответствующим дипломом, но мы ожидаем от них, что они будут работать самым наилучшим образом.

И вот с началом каждого учебного года, когда детишки идут в школу, их папочки и мамочки выписывают очень большие чеки, голосуя этими чеками за ту или иную независимую школу. Другими словами, наши школы просто не могли бы существовать, если бы они не выдавали отличные результаты и не обладали лучшими учителями  – в противном случае родители могут просто направить свое чадо в бесплатную школу. 

– Получается, что наличие таких школ увеличивает разрыв в подготовке детей – малообеспеченных, за которых не могут заплатить родители, и которые учатся в государственных школах, и тех, за кого заплатить могут и кто гарантированно уходит в лучшие независимые школы. Это действительно так?

Основная дилемма, с которой мы сталкиваемся в Соединенных Штатах, это социально-экономический статус, который вы получаете. Существует определенная корреляция между социально-экономическим положением и результатами. Именно поэтому в правилах этих школ (мы заставляем это делать) предусмотрено создание финансовых фондов, с помощью которых школы могут оплачивать обучение тех детей, которые не в состоянии платить сами. Но этого всё равно недостаточно. И тогда вопрос сводится к следующему: надо ли нам выстраивать такую модель, с помощью которой можно было бы подтянуть уровень и качество обучения в государственных школах до уровня независимых? Я лично полагаю, что все дети вне зависимости от состояния их родителей должны обладать возможностью получить наилучшее образование. Но сегодня есть факт – для 80-ти процентов детей, которые, соответственно, учатся в государственных школах, мы не можем обеспечить тот уровень образования, который предоставляется в частных, в независимых школах… Но когда мы подтягиваем общественные школы до уровня независимых, может сложиться ситуация, когда наиболее талантливые дети, учась в государственной школе вместе с более слабыми учениками, в итоге будут вынуждены останавливаться в своём развитии, законсервироваться на уже достигнутом уровне – остальные их будут просто тормозить.

Но вы не должны понять меня неправильно, я отнюдь не утверждаю, что государственные школы находятся в плачевном состоянии – из-за того, что в них самые плохие преподаватели или, допустим, нехватка профессионализма у учителей. Наоборот, в некоторых из них работают очень хорошие специалисты. Но государство недостаточно финансирует эти школы, а решения принимаются на уровне политиков. Кроме того, такие школы находятся в зоне ответственности штата, а не федерального правительства. Поэтому состояние школ в большой степени зависит от отношения к ним властей штата. Сама эта система не может быть успешной.

– В каких школах учились Ваши дети?

У меня трое детей. Моя старшая дочь, между прочим, закончила государственную школу в Оклахоме – в то время я работал еще администратором государственного университета штата Оклахома. Мой сын учился в школе-интернате в Аризоне, директором которой я был. А младшенькая через три недели закончит одну из независимых школ в Атланте. Это школа для одаренных детей – моя дочь хорошо поет. То есть двое из моих детей – выпускники независимых школ и один – обычной государственной.

– Кто определяет их будущее, они или Вы?

Они сами.

– Они вольны принять любое решение?

Опять же возвращаюсь к воронке принятия решений. Моя младшая получит полную независимость не сейчас, но через три недели, как только закончит школу. Конечно, это не значит, что я не даю детям советы, и что если вдруг они примут для себя какое-то решение, которое я не одобрю, то я дам им денег на его реализацию. Но если родители должным образом выполняли свои родительские функции, то к моменту, когда ребенок выходит на просторы принятия самостоятельных решений, у него уже должен быть, что называется, весь необходимый инструментарий. По крайней мере для меня, вплоть до нынешнего момента, всё это срабатывало. Посмотрим, что будет через три недели…

– В России достаточно часто случается так, что родители минимально интересуются тем, как ребёнок растёт и развивается, отдавая эту функцию школе. Свойственно ли это Соединенным Штатам?

Любой учитель, который обладает определённым опытом, расскажет вам ту же самую историю. Конечно, хорошие родители воспитывают своих детей. Но большинство родителей за какие-то недочёты своих детей предпочитают обвинять школу, вместо того чтобы обвинять в этом себя. Часто это является следствием того, что они рассматривают своих детей как собственное отражение. Поэтому получается, что если обвинить в чём-то ребенка, то это будет означать, что это их вина и они её должны будут взять на себя. А это сделать очень сложно. Хотя надо заметить, что в независимых школах такая ситуация встречается реже, но всё же встречается, и сейчас это происходит чаще, чем когда бы то ни было.

– В чём причина?

Наверное, это разница в особенностях восприятия у разных поколений людей. Нынешние родители в основном – это поколение 50-60-х годов – эгоистичные беби-бумеры, сконцентрированные на себе, на удовлетворении собственных потребностей, достижении собственных целей. У многих из них есть навязчивая, даже маниакальная идея сделать для своих детей всё, чтобы они были счастливы. Отсюда – чрезмерная защита детей, желание оградить их от всех конфликтов. Но даже если эти конфликты и происходят, они не могут для себя эмоционально признать тот факт, что виновником этих конфликтов мог оказаться их ребенок. Но это моя оценка с психологической точки зрения.

– Несколько финальных вопросов. Что бы Вы могли сказать, какое сделать послание родителям, у которых дети через год пойдут в первый раз в школу – родителям российских детей?

Школа, в которую пойдут дети, будет во многом отличаться от той школы, в которую ходили их родители. Поэтому необходимо больше доверять профессиональным учителям, нежели каким-то собственным ощущениям. Обычно, даже несмотря на те реформы, которые происходят, родители считают, что в школе всё должно быть именно так, как было в их время. Поэтому родителям я бы, прежде всего, посоветовал тщательно оценить или понять, в какую школу должен пойти их ребенок, какая школа ему нужна, и быть готовым выстраивать партнёрские отношения с этой школой в процессе воспитания ребенка.

И ещё: большинство детей (по крайней мере в наших школах, но уверен, что и в русских тоже), знает, что сегодня даже в самом маленьком девайсике заключено гигантское количество кибернетических возможностей. Поэтому сейчас очень важно научить детей даже не тому, каким образом получать информацию (это уже всем известно), а как отсекать ненужную информацию, как отличить правильную от неправильной.

– А что бы Вы посоветовали ребенку? Российскому ребенку, которому надо ходить в школу каждый день в течение 10-12-ти лет. Ребенку, который много времени проводит на улице, смотрит телевизор, и который, возможно, увидит и прочитает этот номер газеты…

Пожелание будет такое. Каждый раз, когда вы сталкиваетесь с чем-то неизвестным, с тем, чего вы не знаете, задайте себе вопрос, почему это происходит и каким образом. Знания – это билет, пропуск в успешную жизнь.

Эх, если бы я только мог сделать так, чтобы все дети были любопытными…