– Первый вопрос связан с Италией. Всё-таки, наверное, именно там в Вас был заложен тот фундамент, на который Вы опираетесь сегодня?

Конечно, Италия – это фундамент. Я выросла в деревне в области Пьемонт. Там, между Альпами и морем, есть чудесная местность Монферрато, которая навсегда привила мне чувство красоты. Вокруг меня была крестьянская культура, которая черпала знания от природы, от труда в деревне. С другой стороны, с раннего детства во мне развивалась чувствительность к страданию – красота природы вокруг и семейные ценности соседствовали с болью моей мамы, которая сильно болела. Переживание красоты и страдания – это самый значимый момент во всей моей жизни и моей живописи.

Позже, в середине семидесятых, учась в институте искусств в городе Асти, я узнала жизнь с новой стороны, то, с чем не сталкивалась в деревне. Я увидела, что в этом мире много ужаса, войн и страданий, особенно касающихся наиболее незащищённых социальных групп – для меня это было огромным шоком. Ситуация вокруг была политизирована, шло время холодной войны, и я помню множество студенческих манифестаций, в которых я принимала участие. Это были годы моей встречи с политикой и с искусством. С нами занимались замечательные учителя и художники. В это же время начались мои первые поездки по Италии – мы с друзьями путешествовали автостопом и посещали музеи страны.

Именно тогда я начала задавать себе вопрос, как в этом мире может одновременно существовать такая божественная красота и тот ужас, который творит сам человек.

«Я выросла в местности Monferrato, в деревне. Это один из наиболее значимых винодельческих районов Италии. Осенью вся семья и даже мы, дети, были включены в работу на виноградниках».

В 1982 году я поступила в Академию изящных искусств Флоренции. Мне очень повезло: я застала двух из последних настоящих флорентийских учителей по живописи, Г.Троварелли и Ф.Фарулли, которые передали мне понятие о живописи как о сакральном занятии. Целыми днями мы были на занятиях, а когда всё-таки выдавалось свободное время, то ходили по музеям, рисовали копии картин, сидя перед творениями Тициана, Рафаэля, Джотто. Флоренция вообще уникальное место – тогда массовый туризм её ещё не захватил, и была возможность ощущать её красоту во всей полноте. Во Флоренции можно увидеть, что каждая мелочь самого города задумана и реализована как часть огромной картины. Окружающее пространство непосредственно влияет на человека и участвует в формировании его сознания независимо от того, осознаёт он это влияние или нет: если оно хорошо структурировано, то волей-неволей положительно влияет на человека – и наши предки это прекрасно знали! Вообще, в современном мире потеряно понятие «полиса» как города, в котором эстетические и этические ценности создают единое пространство, направленное на то, чтобы упорядочить сознание человека. Например, в Москве, как и во многих других исторических городах, урбанистическое пространство сильно изуродовано, что свидетельствует о нравственном ущербе современного человека. Такая среда формирует в человеке хаотическое фрагментарное сознание: когда в ней много безобразного, взгляд человека становится очень «коротким», не задерживающимся долго на каких-то вещах – потихоньку он теряет свою естественную способность к созерцанию. Я бы даже определила наше время как эпоху «человека короткого взгляда».

«Церковь «Сан Миниато аль Монте во Флоренции», которой почти тысяча лет. Выполнена в романском стиле; кирпич отделан мрамором нежно-розового, зелёного и белого цветов, что типично для Флоренции. Для меня это очень важный образ. Вернувшись туда после многих лет отсутствия, я поняла, откуда я. За 11 лет, которые я прожила во Флоренции, я впитала в себя эту красоту. Это проявляется в моей живописи.

Красота – это то, что не бросается в глаза. Например, эта церковь, которая стоит как дерево и находится в гармонии с природой. Насколько всё просто в ней. Сегодня люди обращают внимание только на то, что является для них оригинальным. И красота для этих людей – не ценность. Красоту заменила оригинальность».

«Фреска итальянского художника и монаха Беато Анджелико «Благовещение» (1450 г.). Находится в церкви Святого Марка во Флоренции. Фреска сохранилась очень хорошо, будто художник писал её вчера. Так не сохранились даже фрески Леонардо (он жил позже Анджелико). Наверное, потому, что он был экспериментатором и постоянно пробовал что-то новое. Беато придерживался традиционной техники и, конечно, глубоко чувствовал материю. Мир художника – работа с материей, пигментами. Материя – это живая вещь. Нужно знать её слабости. Если художник не владеет магией работы с материей, то через 20 лет его работы будут в трещинах, потемнеют и т.д. Сейчас практически никто не владеет этим».

– Как получилось, что Вы оказались в России?

В России я живу 21 год, и эта страна настолько сильно вошла в мою духовную и культурную жизнь, в мою живопись, что я не могу мыслить себя без неё.

Первый раз я приехала в Россию, когда мне было 24 года, в 1987-м – на год, чтобы учить русский язык по стипендии института русского языка им. Пушкина. С юности меня притягивала русская культура и литература. А ещё я приехала в Россию, можно сказать, по политическим причинам: Флоренция, где я жила и училась, считалась «красным» городом – там было много политических течений, для которых Советский Союз представлялся земным раем. Пожив год в России, я поняла, что рая здесь нет, но есть русская душа.

Могу сказать, что здесь я обретала какое-то второе пристанище, мне сообразное. Лаконизм русского пейзажа, белый цвет, беспредельные берёзовые рощи, широкий и всегда отдалённый горизонт, некоторые иконы и отдельные церквушки и, особенно, невероятная человеческая текстура, проявляющаяся здесь в мириадах своих лиц, скромность русского человека, культура и глубокая духовность – вот то, чем для меня так дорога эта страна, которая, даже будучи терзаема горькими историческими событиями, по праву была определена Мариной Цветаевой как «страна души».

Несколько лет тому назад я прожила около месяца в ските у двух монахов, в деревне недалеко от Пскова. В этих краях суровые условия. Лето короткое, ветреное, и ты должен всё соорганизовать так, чтобы не погибнуть зимой. Такие физические условия предельно сильно влияют на человека, на состояние его психики. Всё кругом существует, чтобы дать тебе понять, что ты в этом мире очень маленькое, хрупкое существо. Эти монахи, много лет тому назад втроём приехавшие в такую суровую местность, прежде чем сделать уют у себя в избе, которая рушилась, построили очень красивую церквушку. Понимаете, какой великий это момент – вначале они создают элемент духовности, и только потом думают о материальных вещах! Это русский менталитет, который тоже меня притягивает. В Италии, в отличие от России, особенно северной, есть ощущение лёгкости жизни – даже из случайно упавшей семечки там всегда вырастает помидор. Сейчас мне кажется, что эта лёгкость нереальна, оторвана от остальной жизни.

Когда в 1991 году через итальянское министерство иностранных дел я выиграла вторую стипендию, в России случился путч, и нас, стипендиатов, не впустили. Между тем, я чувствовала, что мне надо туда ехать. Сделала визу, приехала и осталась.

– Вы переехали в Россию, уже будучи взрослой. Это наложило отпечаток на Вашу живопись?

Безусловно. В Италии живопись исторически строилась объёмной – с выраженной перспективой, с очень заметным контрастом света и тени. В России всё развивалось иначе: более графическое и плоское строение живописной поверхности (я говорю об иконах), обратная перспектива. Это различие частично зависит от того, что итальянское и русское природно-физические пространства отличаются друг от друга. В России пространственный объём иногда вообще исчезает, всё становится невесомым – это бывает особенно заметно зимой в пасмурный день при белом снеге. Всё это создаёт особенное ощущение и особенные последствия в искусстве. Я вообще думаю, что искусство всегда носит в себе антропологический отпечаток, метафизически связанный с пространством, где оно родилось. Например, музыка Шостаковича или Вивальди универсальна, но одна  – абсолютно русская, а другая – абсолютно итальянская. В первой непременно ощущается лаконизм русской природы, во второй – изобилие итальянской.

– Ваши работы, которые мне довелось увидеть вживую, с точки зрения восприятия имеют мало общего с тем, как они выглядят напечатанными в книге. Обычно репродукции всё-таки хоть как-то передают общее впечатление, а здесь совсем не так…

Да, в Интернете или на печати моя живопись вообще не воспринимается. Можно увидеть в основном композицию, а сама живописная ткань практически исчезает: это потому, что я работаю с очень тонкими слоями краски и с ещё более тонкими тональными переходами внутри образа.

Со временем у меня заметно изменился ритм работы. По-прежнему я работаю ежедневно, но всё медленнее; в процессе создания образа мне всё больше требуется времени для созерцательных моментов. Если раньше за год я писала довольно много картин, то сейчас всего две-три. Но зато в этих картинах больше чем в предыдущих проявляется глубина времени. Время – это тоже своего рода пространство, но это пространство не внешнее, а внутреннее. Трудно передать это словами – надо смотреть сами картины. Люди, когда смотрят на мои картины, видят эту многослойную глубину времени без моих объяснений. Эта своеобразная глубина получается благодаря очень медленной работе, когда я наношу один за другим очень многие прозрачные, почти невидимые слои краски – материя как бы истончается и тянется к исчезновению. Можно сказать, что я строю образ больше через свет, чем через цвет; именно элемент света направляет и определяет мою живопись. Обычно я выстраиваю композицию своих картин, одновременно работая с законами перспективы и с более плоскими пластическими элементами. Погружённость в итальянское и русское природное, художественное, культурное пространства даёт мне уникальную возможность создать особенную живописную пространственность.

– Мне известно, что ещё Вы занимаетесь с детьми как учитель эстетического образования…

Мне уже с детства нравилось воспитывать, учить. Я родилась в большой семье (я – девятый ребёнок), и когда мне было три года, то я уже стала тётей. Сейчас я жду появления 29-го племянника! Всю жизнь я нахожусь среди детей и считаю, что это огромное везение.

Но от своей личной семьи я отказалась – понимала, что иначе у меня будет постоянный разрыв между моим призванием и семьёй: семья, я считаю, – это огромный труд, особенно когда появляется ребёнок и из него нужно вырастить «человека». Это выбор, о котором я абсолютно не жалею и благодаря которому смогла целиком посвятить себя живописи и педагогической работе.

Я начала заниматься учительством ещё 22 года назад в итальянской школе при итальянском посольстве в Москве, потом перешла на русские площадки. Занималась с частными учениками. И вот уже три года я работаю в детском доме.

– Как появился проект в детском доме, и в чём заключается Ваша работа с живущими в нём детьми?

Я считаю, что в жизни лучше находиться в тех местах, где, как тебе кажется, ты больше всего нужен. В какой-то момент я поняла, что учить детей – это прекрасно, но учить детей, которые находятся в тяжёлых жизненных обстоятельствах, – это ещё более значимо. Детям в детдоме я нужна больше, чем другим, у которых уже есть всё. Это главная причина, благодаря которой родилась идея моего проекта.

Когда я решила реализовать мою «лабораторию искусства» в детдоме, то стала искать место. Поиски начала через московский департамент образования – на словах меня поддержали, но делать ничего не стали. Искала варианты я сама и в итоге вышла на Вадима Меньшова, директора детского дома, где я веду свои занятия. Общая атмосфера этого детского дома отличает его от остальных: здесь всегда открытые двери; ребятам дают много свободы, и сюда, чтобы позаниматься с детьми, приходит много волонтёров.

Финансово проект поддержали и поддерживают до сих пор мои итальянские и русские друзья, моя семья, Ассоциация итальянских женщин при посольстве в Москве. Без помощи этих людей моя лаборатория бы не существовала.

О своей работе и методике могу говорить много, но её опора – это красота. За более чем 20 лет моей деятельности с детьми я постепенно убеждалась в том, насколько важно развивать в ребёнке и подростке восприимчивость и «эстетический разум», тем более когда дети находятся в различного рода сложных ситуациях. Главная цель моей учебно-педагогической деятельности вообще и моей «лаборатории искусства» в детдоме в частности – в том, чтобы помочь ребёнку и подростку понять мир и научиться взаимодействовать с ним через красоту, понимаемую и как эстетическая категория, и как этическая ценность.

– Вы часто употребляете слово «красота». А что это в Вашем понимании?

Чувство красоты и стремление к ней, к её созданию (начиная с украшения дома и кончая созданием храма) свойственны натуре человека. Он, будучи частью мира, непосредственным образом ощущает телесную и метафизическую красоту мира; он пронизан ею, нуждается в ней, дышит ею!

Но что такое красота? Этот вопрос волнует человека с самых древних времён как один из самих главных жизненных вопросов. Вспомните, что в «Диалогах» Платона это слово очень часто находится рядом со словами добро и справедливость, и это много говорит о её крайней значимости в жизни человека. Именно из-за этого так трудно ответить на ваш вопрос, хотя, скорее всего, каждый из нас знает, что такое красота, как знает, что такое добро и справедливость, но знает это внутри себя, интуитивно, без слов!

Стендаль очень просто писал, что красота – это обещание счастья! Мне кажется, что с ним можно согласиться.

– Почему при работе с детьми Вы опираетесь именно на понятие красоты?

Я считаю, что в ребёнке и подростке чрезвычайно важно развивать ощущение красоты, поскольку убеждена, что красота всегда имеет положительное влияние на человека: если безобразие зажимает в человеке созидательные способности, склоняя его к пассивности, безразличию и, хуже того, агрессивности, то красота, напротив, укрепляет в человеке волю и творческий потенциал, даёт ему покой и радость, помогает переносить различные трудности и невзгоды, направляет к добру и любви.

Поэтому само пространство мастерской, где происходят занятия, должно было быть красиво до самых маленьких деталей. В структуризации мастерской в детдоме я принимала во внимание всё: и цвет стен, и качество оборудования – всё продумано и сделано так, чтобы вводить детей в калейдоскоп красоты – пространство, музыка, запахи… В мастерской всегда очень чисто, пахнет натуральной лавандой, много настольных игр, много интригующих моментов. Я старалась сделать так, чтобы любая деталь была красива и функциональна. Присутствие момента духовности тоже очень важно: мои знакомые монахи из Пскова сделали «красный угол», где стоят чудесные ангелы из дерева, тоже псковские. Собрали очень хорошую коллекцию альбомов о природе и искусстве.

Техники я даю ребятам много – всё на высоком профессиональном уровне. Не люблю работать с плохим материалом – я хотела бы, чтобы и дети привыкали к качественным вещам, чтобы они сами могли отличать, допустим, хорошую краску от плохой.

Недавно я провела выставку детских работ, оформила их как настоящие картины. У каждого ребёнка выставлены по две-три работы. Выставка под названием «Маленькая красота» получилась чудесной, все были в восторге. Я очень хотела, чтобы выставка стала передвижной, чтобы работы моих учеников показались и вне стен детдома – это для них было бы очень важно, обозначало бы некое признание со стороны «другого мира», что помогло бы им верить в себя. Какова их судьба после детского дома? Большинство из них будут самыми невидимыми людьми в обществе. Понимаете, что может значить сейчас для таких детей признание?

Особенно были удивлены сотрудники детского дома – педагоги, психологи, которые не верили, что наши дети могут такую красоту создать. Конечно, я иногда помогаю им, не все и не всегда могут работать самостоятельно. В то же время, от них я требую много – они должны работать, стараться. Очень часто дети в детдоме привыкают, что от них мало требуют, поэтому воля у них находится на очень низком уровне – иногда требуется огромное усилие с моей стороны, чтобы они начинали хорошо работать, заниматься с усердием. К сожалению, в последнее время в разъедании их воли и в разрушении их столь слабого сознания большую роль стали играть планшеты, которыми они пользуются без разумной цели.

Когда три года тому назад я начала работать в детском доме, я не думала, что в нём я встречусь с такой большой концентрацией страдания. Есть моменты, когда я сомневаюсь в силе красоты – мне кажется, что она, несмотря на свою мощь, не способна проникать через такую толстую стену страданий. Но всё равно упорно продолжаю верить в неё! И моё самое большое желание по отношению к ученикам – чтобы у них внутри навсегда остались те моменты красоты, которые я постаралась вложить с моей работой, и чтобы эти моменты красоты могли быть опорой в их жизни; я хотела бы, чтобы они никогда не забывали о том, что в мире есть красота!

– Что было самым сложным из того, с чем Вы сталкивались в рамках своего проекта?

Самое сложное, что было, есть и будет – строить правильные, гармоничные, конструктивные отношения с детьми, которые, нельзя забывать, вышли из очень тяжёлых семейных ситуаций, заброшены, часто больны и «некрасивы». Из-за этого у них зачастую присутствует склонность чувствовать себя «жертвой», и это развивает в них пассивность, ослабляет их волю, путает их сознание – они привыкают всегда что-то «ждать» от другого человека. Когда ты с ними работаешь или просто общаешься, надо стараться не попасть в эту ловушку (в которую попадают, допустим, волонтёры) и относиться к ним не как к жертвам, а как к «нормальным» людям, от которых ты ждёшь отдачу, работу, инициативу, иначе ты только усугубляешь их больную психологию жертвы. Они, кстати, это прекрасно понимают и меняют своё поведение в зависимости от того, как ты относишься к ним!

Детские рисунки.

– В чём Вы видите своё развитие в будущем?

Как и всегда, для меня самое главное – сосредоточиться на работе с детьми и на живописи. Кроме того, одно из моих желаний – сделать свой музей в моей родной деревне. Для этой цели мой брат даже подарил мне прекрасный холм. Я очень благодарна своей семье. Братья понимают мой жизненный выбор, частично поддерживают меня финансово – без их поддержки я вообще не могла бы жить. Картин я продаю мало. У меня никогда не было даже мысли, что я пишу их для продажи. Я не разделяю законы рынка, которые превращают произведения искусства в товар. Для меня произведение искусства – дар человеку, а не товар! Хотелось бы, чтобы и мой музей был как дар людям! Он будет особенным, очень не похожим на другие музеи, которые, по моему мнению, за редким исключением являются «кладбищем» искусства.

Кроме этого я уже давно собираю материал для книги о красоте. Это тоже связано с моим опытом работы с детьми. Мы дожили до таких времён, когда должны задаваться не вопросом: «А сможет ли красота спасти мир?», а всерьёз задуматься о том, «А сможем ли мы спасти саму красоту – от нашего мира, человеческого?». Этот вопрос катастрофически актуален! Ведь несмотря на то, что на каждом шагу открываются салоны красоты, и что эстетизация жизни, часто абсолютно безвкусная, стала очень распространённым феноменом современного потребительского общества, красота постепенно исчезает из нашего мира.

Современный человек своим образом жизни, быстрым темпом обезображивает всё вокруг себя, уничтожает природу, теряет нравственные ценности. Самое страшное, что он живёт без того, что для греков было главным ориентиром в жизни – без понятия «мера». Наверное, человек нашей эпохи способен творить добро и зло не меньше и не больше, чем наши предки. Но с тех пор техника в своём развитии сделала гигантские шаги, и сейчас в руках человека имеются такие мощные средства для безумного, «безлимитного» потребления природных и человеческих ресурсов и для отравления и уничтожения всего, в том числе сознания человека, каких не было никогда!

Поэтому сейчас, как никогда раньше, очень важно, чтобы каждый из нас брал на себя ответственность не только за «ближнего», но и за природу в целом. Но сначала для этого необходимо учиться искусству «самоограничения», являющемуся первым шагом к любви и справедливости. Без этого, кстати, не может быть никакой политики.

Спасёт ли мир личное нравственное поведение каждого? Как ответ можно процитировать высказывание Марины Цветаевой, опубликованное в детском журнале за 1937 г.:

– Дети, никогда не лейте зря воды, потому что в эту же секунду из-за отсутствия её погибает в пустыне человек.

– Но оттого, что я не пролью этой воды, ведь он её не получит!

– Не получит, но на свете станет одним бессмысленным преступлением меньше.

Если развернуть эту мысль, можно сделать вывод, что любое действие, противостоящее потоку «бессмысленных преступлений» (часто не осознаваемых людьми как таковые), является, прежде всего, важным этическим поступком, и хотя оно и не спасает мир, но вносит в него добро и улучшает его. Мне кажется, что этого вполне достаточно, чтобы мы поверили в смысл индивидуальной ответственности, «индивидуального противостояния».

Как художник я больше всего хотела бы через свои картины обернуть взор людей, часто столь беглый и невнимательный, к красоте и к страданию, пересекающими не только жизнь человека, но и весь мир природы. Хотя я и не думаю, что красота спасёт мир, я уверена, что её созерцание может отчасти радовать и утешать человека и склонять его к доброте (как писал Леонардо) и к справедливости, которые являются единственной драгоценной возможностью у нас имеющейся, чтобы уменьшить хотя бы частично ту огромную боль, что сопровождает существование.

А как педагог, я вижу мою главную задачу в том, чтобы спасать красоту и чистоту в душе «маленького человека».

Элиде Кабасси. Преграды. 1990 год.

Подпишитесь на eRazvitie.org в Фейсбуке и ВКонтакте, чтобы не пропустить наши новые материалы.