– Александр Васильевич, что есть воспитание и какова в нём роль воспитателя?

Воспитателями было подавляющее большинство великих педагогов, таких как Макаренко, как мой учитель Мещеряков. Другой мой учитель – академик Бим-Бад – последователь Ушинского, а тот стремился создать универсальный, поистине всесторонний подход к личности. Он разрабатывал педагогическую антропологию. Бим-Бад определяет образование личности как триединство обучения, воспитания и развития. Это одновременно и воспитатель-практик, и теоретик, и учитель. А самое главное – это друг воспитанника, ученика, который увлекает его, стимулирует его собственное творчество, его собственную активность. В этом контексте есть несколько афористических формулировок: «Воспитатель, учитель – это организатор детской радости». С этой стороны мы примыкаем к Сухомлинскому. Есть только один рефлексивный способ воспитания – это воспитывать самого себя, и никак не получится по принципу «Делай то, что я говорю, а не то, что я делаю».

– Получается, что родителю-воспитателю важно заниматься, в первую очередь, собой и делать это публично, видным и понятным ребёнку образом?

Родитель, прежде всего, должен сам делать то, к чему призывает ребенка, а если возникнет несоответствие, то пусть не удивляется, что ребёнок выберет, скорее, неприглядные дела, чем красивые слова. Кроме того, родители должны быть предельно искренними. В одной книжке по педагогике, которая называется «Это вам, родители», рассказывается про одного папу, который запутался в отношениях со своими двумя детьми. Он вёл дневник, в котором описывал свои промахи и ругал себя за них, и в какой-то момент начал «забывать» его на видном месте. Дети стали читать его, а папа – замечать более снисходительное отношение к себе со стороны детей, большее понимание, да и конфликтов стало меньше. Поэтому в воспитании, наверное, лучшая политика – никакой политики. Я, собственно, это исповедую на практике.

У Устинова есть замечательное произведение – «Вилок советов», и среди прочих советов есть и такой: «Не воспитывай», то есть не читай нотации, но живи с ребёнком одной жизнью. И ничего понарошку – всё должно быть по-настоящему. Не «стань человеком», а будь человеком здесь и сейчас. Мне в этом смысле легче, именно из-за слепоглухоты. Я взаправду, не понарошку нуждаюсь в помощи и в ответственном ко мне отношении. И нет никакой нужды читать мораль, что надо быть хорошим и нравственным – сама ситуация этого требует. Так было и с Олегом, так было и задолго до него, с другими ребятами – так было всегда и со всеми, с кем я сталкивался. Проще говоря, не надо проповедовать – проповедует сама ситуация.

– Сегодня распространены методики, когда искусственно создаётся кризисная среда, и человек помещается в неё намеренно. Считается, что, справившись с кризисом, человек продвигается в своём развитии на ступень выше. Должно ли воспитание проходить через преодоление?

Это опасная формулировка. Можно создать из этих кризисов идола. Нечто подобное, к сожалению, исповедовал Аркадий Гайдар – он, собственно, так воспитывал бойцов, будущих военнослужащих. То же самое можно сказать и про Макаренко. Но, по-моему, воспитание должно идти через взаимопонимание, взаимодоверие и через то, чтобы отталкиваться от вызовов жизни, вполне естественных вызовов, не обязательно экстремальных – уж какие есть, и ничего искусственного.

Александр Васильевич лишился зрения в трёхлетнем возрасте, слуха – в 9 лет. Слепота пришла внезапно. В саду маленький Саша со своей семьёй собирал опавшие яблоки, и в одно мгновение мама заметила, что Саша не смотрит на яблоки, а ищет их руками в траве на ощупь. 

Мама Александра всегда хотела, чтобы её сын был хорошо образован, и она отдала его в школу для слепых в городе Фрунзе. После наступления глухоты мама узнала о детском доме для слепоглухонемых в Загорске и отвезла сына на обучение туда. С самого начала обучения Саша – необычный и любознательный ребёнок: он с удовольствием учится, любит читать, начинает писать первые стихи, вступает с преподавателями в дискуссии. В Загорском детском доме он знакомится с советским философом Эвальдом Ильенковым и позднее становится одним из четверых слепоглухих студентов психологического факультета МГУ.

На фото: вместе с Олегом.

– Если говорить про этапы взросления личности 200 лет назад и сейчас: есть ощущение, что сейчас этот процесс идёт медленнее, люди позже становятся самостоятельными. Тот же Пушкин, Лермонтов к 30 годам уже реализовывались как личности...

Вы слишком обобщаете, по-моему. К 30 годам действительно реализовывались, но скорее не как личности, а как чиновники, если мы имеем в виду так называемые «образованные классы», господствующие – чиновничество, дворянство, купечество. И, опять-таки, по-разному: смотря как, смотря когда, смотря при каких обстоятельствах. А если речь идёт о рабочем или крепостном крестьянине, то какие достижения могли быть к 30 годам у них? На самом деле ничего особенно не изменилось. Каждый растёт в меру своих темпов: кто-то и сегодня к 30 годам добивается многого; кто-то вроде бы и ничего, а там глядишь – вдруг какой-то рывок; а кто-то, может быть, вообще ничего особенного и не добивался: зарабатывал на жизнь, создавал семью, заводил и растил детей. И какой мерой мерить? Успешного карьериста, министра? Почему? Вот в чём дело, и на этом сходятся все педагоги, психологи. Дети – не предмет нашего тщеславия, у детей своя судьба. И они совершенно не обязаны реализовать наши мечты о них. Например, я мог бы мечтать об Олеге как о своём ученике, последователе, продолжателе тропы. А он стал фотохудожником, пошёл своим путём. Да здравствует Пушкин: «Бреду своим путем, будь всякий при своём». И я ни на чём не настаиваю.

Александр Суворов в процессе работы за компьютером, оснащённым дисплеем Брайля.

– Как научить ребёнка двигаться самостоятельно, как научить мечтать? Саморазвитие ведь без мечты невозможно. Чаще всего это идёт вразрез с тем, что происходит вокруг, с тем, чем занимаются другие.

Есть вещи, которым можно научить. Но мечте научить нельзя. Мечта – она только своя, мечте можно научиться только самому. Как только мы начинаем мечте учить – она перестаёт быть мечтой. Собственно, она становится нашей мечтой, а должна быть мечтой ребенка. Надо, наверное, стараться, чтобы ребёнок нуждался в нашем сотрудничестве, в нашем совете, доверял нам, чтобы был готов действовать вместе с нами. В рамках той теории, которую я исповедую и преподаю, это называется «совместно-разделённая дозированная деятельность». Дозируется при этом активность взрослого человека, педагога, дозируется в сторону уменьшения и всякого стимулирования, поощрения, расширения детской активности – поэтому и говорю «дозировка». И тогда у ребёнка появятся собственные мечты. И ещё я считаю, что никакие мечты не нужно оценивать с точки зрения «сбудется/не сбудется». Пускай слепоглухой ребёнок мечтает быть космонавтом, неважно, что это несбыточно – пусть мечтает. Подрастёт – сам разберётся, что сбыточно, а что нет. Я мечтал быть поэтом – надо мной смеялись, не понимая сути деятельности, путая творчество поэта с творчеством журналиста. Меня спрашивали, где я буду брать материал для стихов, как я буду собирать материал, будто стихи – это интервью, для которого действительно нужно собирать материал. Но я от всего этого отмахнулся. Не надо ничему мешать.

Можно сказать, что в каком-то переносном смысле я стал космонавтом. Понимаете, необязательно реализовать мечту о космосе буквально. Можно мечтать о космосе, но работать над реализацией чего-то другого, и в этом чём-то другом стать космонавтом, своего добиться. И я очень надеюсь, что Олег в своём фотохудожестве станет космонавтом. А я стал космонавтом в том, о чём и не чаял – в психологии, в науке. Мечтал быть поэтом, профессиональным поэтом, но так сложились обстоятельства, что пошёл в науку, и в ней реализовал многое, о чём другие, точно так же, как и я о космосе, только бесплодно, по-маниловски мечтают.

– Может ли мечта с возрастом меняться? Или она зависит не от возраста, а от миропонимания?

Может меняться. Хотя бы на примере смысла жизни. Моя мечта стать профессиональным поэтом была связана с тем, что я видел смысл жизни в литературном творчестве. В 28 лет я приехал в Загорский детский дом, в котором сам когда-то был воспитанником, и был потрясён жаждой общения детей, как они меня облепили, обступили, как тянули ко мне друг через друга руки. Мой мир перевернулся, и в этот момент литературное творчество перестало быть смыслом жизни. Последним и окончательным смыслом стало быть полезным этим детишкам, как-то удовлетворить их жажду общения. При этом литературное творчество никуда не делось, но теперь оно было не само по себе, а для этих детей, им на пользу. Вот так всё изменилось, и это оказалось магистральным путём. Если бы не эта встреча с детьми и не это потрясение, может быть, и остался всего лишь графоманом.

– Как Вы управляете своим саморазвитием?

Есть планирование. Но отчасти ситуация сама управляет. Нужно пользоваться каждым подвернувшимся шансом. Подвернулся шанс поехать в лагерь – ехать надо обязательно, даже если не совсем уверен в том, что есть силы в смысле здоровья. Подвернулся шанс помимо основной работы поработать где-то ещё – почитать лекции в другом вузе, например – опять-таки, надо этим воспользоваться, причём совершенно сознательно. Это тоже управление своим саморазвитием.

– Перед поездкой к вам я прочитал одну из ваших книг для детей – «Как причёсывать ёжика». Через неё, мне кажется, я увидел, как Вы работаете с содержанием и с предметом. Вы двигаетесь через понимание различия между терминами, очерчивая границы понятия. Откуда это?

Это от моего учителя и духовного отца, великого философа Ильенкова. Его главной книгой можно считать монографию «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении», она как раз посвящена движению мысли внутри логики предмета. Об этом же книги «Диалектическая логика», «Об идолах и идеалах».

Со своим учителем Эвальдом Ильенковым.

– Каким образом, за счёт каких ресурсов может быть сформулирована мечта у человека, попавшего в ситуацию, когда представления об образах поступают из очень ограниченного канала?

Проблема не в формулировании. «Каналы информации» – это несчастная выдумка. На грамотном психологическом языке надо говорить не о каналах информации, а об ощущениях и восприятиях, о сенсорике и перцептике. Всё формируется в процессе деятельности, или, как говорил Феликс Михайлов, друг, единомышленник и последователь Ильенкова, тоже философ: «Культура не усваивается, не присваивается, а воссоздаётся в деятельности каждого ребёнка», при участии взрослых, конечно. Воссоздаётся. От воссоздания культуры и того, насколько широкий пласт культуры воссоздан, зависит – есть мечта или нет, и её качество. А источник информации – это вовсе не глаза, уши, руки. Источник информации – это деятельность. В ней воссоздаётся культура, в ней возникает, воссоздаётся некая информация, в ней формируются цели, задачи, мотивы. Альфа и омега – это деятельность. Деятельность в течение жизни, от рождения до смерти, внутри общечеловеческой культуры, в качестве представителя рода человеческого, в качестве родового существа. Таково понимание личности, родового существа в философии марксизма и у Ильенкова в том числе. И вопрос формулирования мечты вообще не стоит, не о том забота, но забота о том, чтобы действовать, ставить перед собой цели, мотивы, задачи, работать в направлении этих мотивов, их реализации, удовлетворять потребность. А формулировка мечты – потом, задним числом, после выигранного сражения.

Но основной конфликт моей жизни решён. Это конфликт полноценности в условиях слепоглухоты, вопреки слепоглухоте, полноценности на общечеловеческом уровне, а не со скидкой на инвалидность. Сейчас, оглядываясь на прожитые десятилетия, могу констатировать, что общечеловеческой полноценности я достиг. И это был, прежде всего, конфликт человечности. Мне помогают, ко мне хорошо относятся, вернее – любят, но как-то обидно любят. Мне готовы помогать, а от меня ничего такого не ждут, как не ждут ответной человечности от осла, которому и «лягнуть позволено». Но я не осёл, отсюда моя основная идея – идея взаимной человечности. Инвалидом можешь ты не быть, а человеком быть обязан, человеком по отношению к тем, кто к тебе по-человечески относится. Пусть ответно, но – человеком. Сначала быть лично для себя, потом – для других инвалидов, но, прежде всего, для подростков, для детей, их более-менее здоровых ровесников. Так появилась так называемая «совместная педагогика» – педагогика одновременно и здоровых, и детей-инвалидов.

За игрой в шашки.

Когда мне было 13 лет, я очень рассердился на своих ровесников. О чём их ни спросишь, один ответ – не по нашим возможностям. А откуда, ёлки-палки, они так хорошо знают свои возможности, каким таким инструментом они их измерили? Тогда я над этим и задумался, и нечаянно предвосхитил Выготского. У него есть теория зоны ближайшего развития, находится эта зона там, где ребёнок самостоятельно ещё действовать не может, но может достигнуть успеха с помощью учителя, при взаимодействии и сотрудничестве с ним, при этой самой совместно-разделённой деятельности. Но я тогда для себя сформулировал так: надо ставить цель, которая кажется недостижимой, и потом пытаться её достичь. Если получится, значит, я себя не дооценил, не получится – не бывает так, чтобы совсем не получилось, в какой-то мере получится. Но если продолжать работать в том же направлении, то уровень возможностей обязательно поднимется.

Дорогие читатели, готовы поспорить, что не оговорись мы в самом начале материала о том, что наш собеседник – слепоглухой с детства человек, – вы, читая интервью, ни за что бы об этом не догадались. То, что удалось сделать педагогам в совокупности с вкладом самого Александра Васильевича в своё развитие, иначе как чудом, наверное, и не назовёшь. Но это и хороший повод призадуматься о том, чего мы сами достигли в своём собственном развитии, и каким потенциалом мы на самом деле обладаем.

А в заключении – случай из жизни, описанный Александром Суворовым в своей книге "Как причёсывать ёжика":

«...Мне весело вспомнить, как перед первомайскими праздниками я с другом попал в отделение милиции, на метро «Медведково». Вытащили нас из автобуса. Какой-то пьяный майор вообразил, что пальцевая азбука – это тайный шифр Центрального разведывательного управления США. Или какой другой вражеской разведки. Отобрал у нас паспорта и завёл в отделение милиции. Там нам не давали разговаривать дактильно – пальцами. Только попробует мой друг заговорить со мной – тут же какой-то милицейский нижний чин с разбега, мягко, но непреклонно, расцепляет наши руки. Прямо вот так: разбежится, и всем телом ударит в наши руки. Я сказал своему другу:

– Не переводи, раз они не хотят твоей помощи. Я их сейчас проучу.

И с этими словами я пошёл вокруг комнаты. Сначала вдоль стены. Потом, повернув налево – вдоль какого-то деревянного сооружения, вроде прилавка на почте или в сберкассе, только без стёкол. Потом, снова повернув налево – вдоль другой стены. И уткнулся в письменный стол. За столом выяснял мою шпионскую личность более высокий милицейский чин. При моём приближении он из-за стола убежал. Я-то хотел заставить его писать пальцем по моей ладони... Ну, спасибо и на том, что стул освободил, единственный в той комнате. А то я стоять устал. Я уселся и стал спокойно ждать развития событий. Скоро ко мне пустили моего друга, убедившись, что я слепоглухой и проживаю по адресу, указанному в моём паспорте. Я ещё лекцию чинам прочёл, что не всякий слепоглухой похож на слепоглухого. Жаль только, из автобуса-то вытащили, а на своей машине домой не отвезли... А продержали почти до полуночи...

И в ремонтной конторе, и в милиции можно было злиться, а не смеяться. Да толку-то что?.. На всех идиотов злости не хватит. А смех, по крайней мере, поможет не сойти с ума за компанию с прочими идиотами.

Так будем же смеяться! Даже когда совсем не до смеха... Особенно именно когда не до смеха....».

Подпишитесь на eRazvitie.org в Фейсбуке и ВКонтакте, чтобы не пропустить новые материалы.