– Влад, основными темами ваших фотопроектов являются серьёзные социальные и экологические проблемы: насилие в отношении женщин в странах Азии; последствия ядерных испытаний на островах Тихого океана; глобальное изменение климата Земли… Что заставляет вас взяться за ту или иную тему?

Проекты, над которыми я работаю, всегда начинаются с моего личного интереса. В первую очередь, я стараюсь выискивать малоизвестные места, редко посещаемые другими фотографами, и находить такие темы, которые считаю либо недостаточно исследованными, либо неисследованными вообще. Сейчас наибольший интерес для меня представляют долгоиграющие проекты, съёмки которых могут занимать несколько месяцев или даже лет. Мне нравится возвращаться в одни и те же места и смотреть, что и как там меняется.

– Глядя на ваши фотографии, создаётся ощущение, что люди смотрят в объектив фотоаппарата так, будто их снимает кто-то из близких людей. Как они становятся героями ваших снимков, и как вы завоёвываете их доверие?

Впервые приезжая в какую-либо страну, ты всегда являешься аутсайдером. Поэтому перед началом каждого проекта я провожу большую подготовительную работу: читаю по данной теме много книг, общаюсь с антропологами и другими учёными, представителями некоммерческих организаций, сотрудниками ООН, местными блогерами и журналистами. Все эти люди каким-либо образом помогают мне глубже погрузиться в тему.

В страну назначения я всегда приезжаю на длительное время; зачастую останавливаюсь не в городе, не в отеле, а живу в деревне вместе с теми людьми, которых снимаю. Параллельно изучаю их культуру, вербальный и невербальный языки. Например, чтобы работать в Папуа – Новой Гвинее, я выучил ток-писин. Это местный язык, один из трёх официальных языков этой страны. И вот когда люди видят, что ты делаешь им шаг навстречу, они делают шаг навстречу тебе.

– Благодаря вашим работам люди начинают разбираться в проблемах, о существовании которых они ранее, возможно, даже не слышали и не догадывались, и через это получают возможность гораздо лучше понимать тот мир, в котором живут. Знаете ли вы, каким именно образом ваши проекты влияют на других людей, как изменяются их взгляды, ценности, поведение?

Да, я вижу, что происходят определённые сдвиги, получаю отклики на свои проекты и от простых людей, и от разных организаций. Некоторые из них обращаются ко мне с предложениями о сотрудничестве и используют мои материалы в своей деятельности. Всё это, конечно, подстёгивает меня к дальнейшей работе.

Если съёмка ведётся для крупных организаций, таких как ООН, то дальнейшая судьба моих фотографий и людей, которых я снимал, не всегда мне известна. Но я уверен, что моя работа не пропадает зря и используется в каких-то важных проектах. Возможно, они идут слишком медленно, но даже если кто-то просто перестаёт мусорить, кто-то другой следует его примеру, а за ними потихонечку меняемся и все мы, то это и есть главная перемена, пусть и начинается она с самого малого.

Четырёхлетний Лайзела играет с черепашкой в деревне ТеКаватоетое, Тувалу. Прямо за ним – канава с мусором, полная морской воды. Высота острова – всего 3,3 метра над уровнем моря. Деревню ТеКаватоетое заливает и засаливает – во время приливов морская вода просачивается сквозь поры в кораллах. 

В Папуа – Новой Гвинее я снимал несколько историй. Одна из них была посвящена стоящей прямо на воде, на сваях, деревне. Эта деревня была бы очень красивой, если бы не горы мусора, который годами оттуда не вывозился, и которым теперь была засорена вся вода. Как-то одна из моих знакомых, работающая в World Vision, попросила меня взять её в эту деревню. Увиденное вызвало у неё шок, и она предложила своему руководству оказать деревне помощь. И организация, используя мои фотографии для привлечения внимания к проблеме, подала заявку на грант. Проект получил финансирование от новозеландского правительства в размере четырёх миллионов новозеландских долларов, и сейчас там уже наводят порядок. Это пример реальных перемен, но утверждать, что они произошли благодаря мне, я бы не стал.

Другой мой проект в этой стране рассказывает о жестоком обращении с женщинами. В 2013 году в Австралии, Новой Зеландии, на Фиджи, в Штатах и в самой Папуа – Новой Гвинее прошли протестные мероприятия. Женщины брали в руки мои фотографии и выходили с ними на улицу, требуя у правительства изменить законы. Дело в том, что в тот момент насилие в семье не считалось преступлением. Как не считалось преступлением и убийство женщин, обвинённых в колдовстве: люди в Папуа – Новой Гвинее всё ещё верят, что ведьмы существуют, приносят вред и даже могут кого-то убить. Сейчас ситуация, конечно, изменилась, но опять-таки говорить, повлияли ли на это конкретно мои фотографии, я не буду – это была большая командная работа многих людей и организаций, и каждый внёс в неё свою лепту.

Жители Папуа – Новой Гвинеи верят в чёрную магию, нередко обвиняя женщин в причастности к колдовству и подвергая их жесточайшим пыткам. На фото: Раста, около 60 лет. В 2003-м году её обвинили в колдовстве, после того как в её селении умер мальчик. Толпа напала на Расту во время похорон. Женщину избили, изрезали ножами и попытались задушить, но ей удалось бежать. Защищаясь от удара мачете, она потеряла кисть.

В Папуа – Новой Гвинее я не был уже более двух лет. После нескольких проектов мне запретили туда въезд. Поэтому я не знаю, поменялась ли к лучшему жизнь женщин после введения новых законов. Скажем так: если муж избил жену, и она заявит об этом в полицию, то его, скорее всего, теперь арестуют. Но вот перестали ли мужья бить своих жён, перестали ли бандиты насиловать женщин на улице? Я так не думаю. Я снял проект, выпустил книгу, но проблема продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока не изменится образование, пока эти люди сами не поймут, что то, что они делают, неправильно. А менять это нужно с малых лет, начиная с семьи, со школы. Если же ребёнок растёт и видит, что отец бьёт мать, и это считается нормальным, то, естественно, он вырастет таким же.

Эти примеры показывают, что фотографии могут вдохновлять людей на какие-то действия, на изменения, но произойдут ли они в действительности, будет зависеть уже от самих этих людей. В этом плане, наверное, не стоит преувеличивать роль фотографа. К сожалению, сама по себе фотография уже не останавливает войн и не решает глобальных проблем. Я могу лишь показать, что происходит, задокументировать изменения, собрать информацию и доказательства. Моя роль – привлечь внимание к проблеме, повысить информированность общества. Донести информацию до людей через визуальный язык можно быстрее и эффективнее, нежели через какие-то длинные скучные тексты и отчёты. Получается, что при исследовании темы изучение этих текстов и отчётов я беру на себя; нахожу дополнительную информацию, компоную её и пытаюсь рассказать более доступным визуальным языком.

Должен сказать, что общество, к сожалению, становится всё более и более чёрствым. Одна из причин этого – перенасыщенность медиапространства. Фотографии в Интернете пролистываются за доли секунд, и нужно очень много поработать, чтобы на твоём снимке кто-то задержал своё внимание, не говоря уже о том, чтобы человек захотел что-то изменить.

Согласно статистике бытовому насилию в Папуа – Новой Гвинее подвергаются примерно две трети женщин; около 50% женского населения страны стали жертвами сексуальных посягательств. 

Основная опасность исходит от уличных банд, члены которых промышляют в неблагополучных районах больших городов. Изнасилование женщины – одно из условий принятия в банду для новых членов. Во многих местных племенах, когда мальчик становится мужчиной, его посылают во вражескую деревню, где тот должен убить свинью, считающуюся в Папуа – Новой Гвинее символом богатства. Но в индустриальных городах страны, куда стекаются деревенские жители в поисках работы, роль таких свиней переложили на женщин.

На фото: Андрес (39 лет) в ожидании суда в своей камере. Он обвиняется в совершении целого ряда изнасилований. Отделение полиции, район Бороко (Порт-Морсби).

– Влад, вам наверняка знаком снимок Кевина Картера, на котором он запечатлел умирающую от голода суданскую девочку и стервятника, ожидающего её смерти. Фотография принесла Картеру Пулитцеровскую премию, но общество его осудило: за то, что он не помог девочке, его самого сравнили со стервятником. По-вашему, насколько справедливой была такая оценка?

На этот вопрос нет однозначного ответа. Никого из нас там не было, и мы не знаем, что в точности произошло. Возможно, фотограф просто физически не мог ничего сделать. Может быть, там было ещё пять миллионов точно таких же детей – и как им всем в этом случае надо было помогать? Лучшая помощь, может быть, как раз и заключалась в том, чтобы сделать снимок и распространить его. Небезразличные люди, увидевшие фотографию, могли бы пожертвовать свои деньги в UNICEF, чтобы тот привёз в Судан необходимые продукты и поставил там хотя бы самые простые палатки, в которых люди могли бы укрыться от солнца.

Но общество почему-то обратило внимание только на то, что фотограф не помог этому конкретному ребёнку. Картера в итоге довели до того, что в 33 года он покончил жизнь самоубийством.

Обычно люди даже не утруждают себя тем, чтобы поднять с дивана свою пятую точку, но при этом считают себя экспертами во всём. Они обвиняют фотографов или журналистов во всех грехах, даже не представляя, на какой риск порой те идут.

– Но как по-вашему, есть ли всё-таки грань, после которой фотограф должен бросать камеру и начинать оказывать помощь? И приходилось ли вам лично когда-нибудь делать подобный моральный выбор?

Несколько героев моих снимков умирали прямо у меня на глазах. Представляете, ты снимаешь человека в течение нескольких дней, и вдруг он умирает… Но ни одна фотография не стоит человеческой жизни – это даже не обсуждается. Поэтому в такие моменты я убираю фотоаппарат и делаю всё, чтобы спасти человеку жизнь: вызываю скорую, оказываю первую медицинскую помощь. Если я вижу, что эта история важна и её нужно показать, то после прихода врачей я спрашиваю разрешение на продолжение съёмки у родственников. Но если я понимаю, что съёмка неэтична, то даже не начинаю её. Был случай, когда мне позвонили из больницы в Папуа – Новой Гвинее со словами: «К нам поступила 16-летняя изнасилованная девочка. Приходи, она готова сфотографироваться и поговорить о том, что с ней случилось». Я приехал в больницу и увидел, что девочка находится в шоковом состоянии. То есть она дала согласие, совершенно не понимая, кто я такой. Свою историю она мне рассказала, но снимать её тогда я не стал. Мы договорились, что я приду завтра, а она до этого времени всё хорошо обдумает. На следующий день от шока она отошла и уже осознанно приняла решение о фотосъёмке.

Ещё был случай с шестилетней девочкой, которую похитили и на протяжении восьми часов насиловали четверо мужчин. Я снимал её в полицейском участке. Родители девочки фотосъёмку разрешили, но мы не стали показывать её лица. Потому что девочка вырастет и, возможно, даже всё забудет, но вот фотография, по которой её можно узнать, будет способна испортить ей жизнь.

В таких случаях на фотографе, безусловно, лежит серьёзная ответственность. Нужно хорошенько подумать, прежде чем нажимать на кнопку или где-либо публиковать уже сделанные снимки. У меня есть фотографии, которые я не использую, так как считаю, что время их показать ещё не пришло. Может быть, оно никогда и не придёт.

В современном Гаити более 300 тысяч детей находятся в домашнем рабстве. Таких детей называют «реставек».  Многие гаитяне живут в страшной нищете, неспособны прокормить своих детей и вынуждены отдавать их в обеспеченные семьи, надеясь, что там они будут жить в лучших условиях и получат образование. За редким исключением, эти дети становятся рабами, которые трудятся на своих хозяев с утра до ночи. 

На фото: Фаустин, 16 лет. После того как мать Фаустина умерла, его отец, будучи наркозависимым, продал его за дозу героина в качестве реставека. В семье, где служит Фаустин, он подвергается избиениям, лишён еды и возможности посещать школу. Вечером, закончив выполнять домашнюю работу, он идёт к берегу моря и ловит рыбу, которую затем делит с котёнком. 

– Расскажите о своём проекте Warm Waters («Тёплые воды»). Почему вы решили им заняться, и что он собой представляет? Почему объектом вашей работы в рамках этого проекта стали именно острова Океании?

Этот проект начался на севере Папуа – Новой Гвинеи, где для одного австралийского портала я снимал историю про незаконную вырубку лесов. Для вывоза леса строились специальные мосты, которые через некоторое время начинали разрушаться, перегораживая реки и препятствуя потоку воды. Почти одновременно из-за вырубки лесов начинались оползни. Местная экосистема сильно страдала, люди теряли свои дома и огороды и были вынуждены переселяться в другие места.

Эта история послужила для меня хорошим толчком к началу большого экологического проекта, тем более что параллельно с этим я наблюдал острова, которые из-за повышения уровня Мирового океана постепенно начали погружаться под воду. Побывав в Папуа – Новой Гвинее, на Кирибати и на Маршалловых островах, я понял, что страны Тихоокеанского региона – одно из тех мест на Земле, где изменение климата проявляется ярче всего. Показать это на примере центральной части материков очень сложно, а вот затопленные и полузатопленные деревни на островах, которые находятся не выше 2-3 метров над уровнем моря, всё демонстрируют сами.

Сегодня по теме изменения климата работают многие фотографы. Иногда они даже прилетают на неделю в такие страны, как Кирибати или Тувалу. Но проектов, подобных Warm Waters, которые затронули бы проблематику всего региона, от Аляски и Камчатки до южных окраин Тихого океана, то есть практически до Новой Зеландии, никогда не было. Я подумал, что было бы здорово, если бы такой проект появился, и взялся за него, даже не зная, найду ли я средства на его воплощение и получится ли его завершить. Но в итоге всё движется хорошо.

Снимать я начал в разных странах Океании, вновь и вновь возвращаясь в одни и те же места. Говоря об изменении климата, я имею в виду не только повышение уровня Мирового океана. Также это потепление воды и, как следствие, разрушение и вымирание кораллов, гибель некоторых видов рыб или их миграция в более северные регионы. Это таяние вечной мерзлоты, учащение циклонов и появление супертайфунов, которые теперь разрушают целые страны.

Таким образом, Warm Waters – это проект обо всех последствиях глобального потепления и изменения климата. Его цель – обратить внимание на то, что мы на самом деле делаем с нашим миром. Мне кажется, что точка невозврата уже пройдена, но мы можем хотя бы снизить наше воздействие на природу, например, сократив выбросы углекислого газа и используя больше зелёной энергии. Главная же несправедливость ситуации заключается в том, что наибольшую роль в изменении климата играют богатые промышленные страны, а первыми расплачиваться за это, исчезая под толщей воды или разрушаясь ураганами, вынуждены микрогосударства в Океании.

Южная часть острова Тавеуни на Фиджи подвергается постоянным разрушительным ураганам. В марте 2016 года циклоном Уинстон были полностью уничтожены несколько деревень. Погибло более 40 человек. В течение нескольких дней выжившие люди оставались без пищи, поскольку доступ к острову был отрезан. 

– В упомянутых вами северных районах – на Аляске и Камчатке – изменение климата чувствуется так же отчётливо?

В прошлом году на Аляске и Камчатке я провёл в общей сложности два месяца. Мало кто знает, но даже на Камчатке есть несколько посёлков, которые смывает вода. В том из них, где побывал я, за последние 30 лет под воду ушли две с половиной улицы; были разрушены дома и училище. Море постепенно подступает и всё забирает себе. Если раньше на побережье нагромождались глыбы льда, защищая посёлок от сильных осенних и зимних ветров, то сейчас из-за потепления лёд держится только короткое время. Сильные ветры вызывают береговую эрозию и гонят на эти посёлки большие волны. В основном страдает коренное население, по факту даже не имеющее права голоса.

С каждым годом всё теплее становится и на Аляске. Наиболее сильно ситуация усугубилась за последние три года. Потепление привело к появлению большого количества комаров, гораздо более лютых по сравнению с теми, к которым привыкли мы. Спасаясь от них, на север, в более холодные регионы, уходят олени карибу, испокон веков служившие основным объектом охоты местных жителей, которые теперь попросту не знают, где им добывать пищу. С уменьшением количества льдов проблемы с охотой начались и у белых медведей. В поисках пищи они проплывают по 400 км, но льдин, на которых можно было бы поймать отдыхающих тюленей или моржей, так и не находят. Голодные и усталые, медведи приходят в город и нападают на людей.

Когда ты своими глазами видишь то, что происходит в Тихоокеанском регионе, то понимаешь, насколько это всё страшно. Тихий и Северный Ледовитый океаны, Антарктика – пока это лишь пограничные зоны, о которых большинство людей ничего не знает. Но затопление уже коснулось юга Бангладеш. Скоро начнёт подтапливать Майами, Лиссабон, Амстердам и Санкт-Петербург. Если ничего не изменится, то это вопрос ближайшего десятилетия. Поэтому об этом нужно говорить. Сейчас уже даже не ведётся речь о том, что если остановимся мы, то остановится и изменение климата. Оно не остановится. Я работал на Аляске со многими учёными-климатологами, и все они дают исключительно пессимистические прогнозы, все в один голос говорят, что единственное, что сейчас можно сделать – это адаптироваться ко всем предстоящим изменениям. Если не адаптируемся сейчас, то потом может быть поздно – начнётся битва за ресурсы, пищу и воду. Климатические беженцы уже появились – это люди, которые уходят из своих деревень, потому что солёная вода затапливает их дома и уничтожает огороды. Им больше негде жить и выращивать пищу. Иногда вода отступает обратно, но пить из затопленных колодцев больше нельзя – теперь это просто ямы, вобравшие во время наводнений тонны грязи и массу вызывающих эпидемии инфекций.

Деревня Тебикеникура на Кирибати регулярно затопляется во время приливов, несмотря на попытки жителей построить дамбы. Частые большие волны продолжают наносить им ущерб, ставя жилые дома и огороды под постоянную угрозу.

Реки на атоллах отсутствуют, поэтому пресная вода на Кирибати – большая ценность. Единственный её источник – проливные дожди. Просачиваясь сквозь почву, они образуют резервуары солоноватой воды. Чтобы добраться до неё, островитяне копают колодцы. Однако частые наводнения делают колодезную воду непригодной для питья и стирки. Пару раз в неделю ненадолго включается общий водопровод, чтобы люди могли пополнить запасы питьевой воды.

Среди учёных, наверное, 90% согласны с тем, что эти изменения происходят, и происходят не самостоятельно, а под влиянием человека. Это антропогенное воздействие, и это мы меняем климат. Конечно, есть и те, кто это отрицает, но достаточно часто их позиция объясняется лоббированием интересов корпораций, на которые они работают.

Мнение общества по этому вопросу тоже разделено, но многие не верят в реальность изменения климата только потому, что не хотят верить. Иногда ситуация доходит до абсурда. В позапрошлом году из-за потепления воды сильно побелел Большой Барьерный риф – единственное живое образование, заметное из космоса. Кораллы начали разрушаться. Австралийский министр, который занимается вопросами климата, решила нырнуть, чтобы убедиться, что это действительно так. Но отвезли её, как это обычно бывает, в самое лучшее место, где вода ещё достаточно прохладна, и кораллы выглядят прекрасно. Она нырнула и, естественно, сделала вывод, что всё нормально. Этот пример очень наглядно демонстрирует тот факт, что знать о проблемах люди просто не хотят.

Пока сжигание угля и нефти будет приносить большие деньги, или пока эти ресурсы не закончатся, мне кажется, никто ничего менять не станет.

– Большинство регионов, где вы ведёте работу, не считаются привлекательными для фотожурналистов, хотя даже в зонах боевых действий, также представляющих большую опасность для жизни, фотографов всегда много. В чём причина?

Этот вопрос, наверное, правильнее было бы адресовать не мне, а им. Но что касается меня, то мне совершенно неинтересно ехать куда-нибудь в Афганистан, Ирак или Сирию, где уже сидит по 100 репортёров, которые на протяжении последних 10 лет снимают практически одни и те же истории. Мой интерес – снимать то, о чём никто не говорит, и рассказывать истории, о которых никто не знает.

Но нужно сказать и о том, что даже проникнуть в большинство из тех мест, где работаю я, очень сложно. Так получилось, что я начал специализироваться на труднодоступных регионах мира изначально, и со временем мне стало проще в них попадать. Тем не менее, например, чтобы оказаться на островах Токелау, у меня ушло 2 года. Туда не получить визы, поскольку они просто никого не пускают. Многие журналисты ждать столько времени не готовы. А я сидел в Самоа и ждал разрешения. А потом ждал, пока меня пустят на корабль. И это тоже заняло несколько недель: каждый день мне говорили слово «нет», но я приходил снова и снова. Здесь нужна большая настойчивость.

– Ну и в заключение… Скажите, а как изменились вы сами, как поменялось ваше мировосприятие с того момента, когда вы приступили к съёмкам своей первой истории?

Без сомнения, я стал намного богаче внутренне. Я изучаю различные культуры, языки и познаю много нового, с чем никогда бы не столкнулся в обычной жизни. Например, как ловить акул с помощью кокосовых трещоток в Тихом океане, как управлять каноэ или как разводить костёр без спичек вместе с аборигенами.

Занимаясь такими проектами, ты впитываешь в себя всё разнообразие животного мира, природы и различных сообществ людей. Ты начинаешь ценить жизнь и ценить человека вне зависимости от того, какого цвета его кожа. А когда где-нибудь в Африке ты видишь, насколько сильно страдают многие люди, то понимаешь, как ничтожны все твои собственные проблемы, и учишься воспринимать мир таким, какой он есть в реальности, без розовых очков. Становится понятно, что многие вещи, которые нам кажутся очевидными, на самом деле совсем не очевидны.

Подробнее с проектами Влада Со­хина можно познакомиться на его сайте: www.vladsokhin.com 

Подпишитесь на eRazvitie.org в Фейсбуке и ВКонтакте, чтобы не пропустить новые материалы.