– Расскажите, как у вас появилась идея создания инклюзивного театра? Ведь, насколько мне известно, изначально у вас была творческая студия, в которой актёрскому мастерству и хореографии обучались самые обычные дети…

Я немножко отмотаю время назад и расскажу, как у меня появилась готовность сделать нечто подобное. Несколько лет назад у нас в Минске проходил показ замечательного документального фильма о мальчике-аутисте «Антон тут рядом». Кто-то всплакнул, кто-то сказал, что это очень тяжёлая тема. А у меня тогда родилось чувство, что, если бы была возможность, то я обязательно бы чем-то помогла.

В студии мы изначально занимались с разными детками. По «сарафанному радио» к нам на актёрское мастерство приходили и здоровые дети, и подростки с ДЦП, и ребята с достаточно тяжёлыми поведенческими реакциями: они не могли смотреть на себя в зеркало, не могли кушать, не могли общаться со сверстниками, не могли отвечать у доски в школе. Тогда мы ещё не задавались вопросом, что это за расстройства и имеют ли они аутистический характер. Мы просто видели психологическую проблему и старались с ней работать.

Я не могу сказать, что к инклюзии мы подошли сознательно – об этом мы не задумывались. Дети есть дети, и если уж к нам пришёл такой ребенок, то мы с ним работаем. Разве мы можем ему сказать: «Нет, ты нам не подходишь»? У меня была внутренняя готовность помогать, и я не ощущала никакого барьера, препятствующего моей работе с особенными детьми.

Идея создания инклюзивного театра на базе студии возникла у мамы ребёнка-аутиста, которая обратилась ко мне с этим предложением. У меня не было ни малейшего сомнения на этот счёт, и я сразу же согласилась. Спустя какое-то время она нашла деньги на первый спектакль, и дело завертелось. Имеющаяся у нас база оказалась готова к такому развитию событий, поэтому никаких особенных изменений внутри нашей работы не произошло. Изменилось только то, что поток родителей с детьми, имеющими различные отклонения, значительно усилился.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

– В насколько сложном состоянии дети попадают к вам?

Люди до сих пор боятся открыто говорить об аутизме, о том, что их ребёнок имеет какую-то проблему. К нам в театр приходят дети, которым уже по 12-13 лет, но они никогда не были даже на консультации у психолога, то есть абсолютно запущены – не умеют общаться, не могут смотреть в глаза и не идут на контакт. Но это в то же время те дети, чьи родители, наконец, перестали бояться и «вышли в люди». У нас занимается 13-летняя девочка, которая пришла к нам около года назад, совершенно не умея говорить, – с ней было очень сложно, но сейчас она уже говорит скороговорки и скоро будет участвовать в первом для неё спектакле.

Театр – это, конечно, не панацея от всех болезней, театр – это конкретное место, где дети могут развивать свои определённые таланты, не важно – актёрское это дарование или способность рисовать эскизы, мастерить декорации своими руками и т.д. Многие хватаются за это, как за соломинку, и приводят своих детей к нам. И мы стараемся оказать помощь, чтобы семья не «закрывалась в ракушку» и не сидела дома наедине со своей проблемой.

Расстройство аутистического характера очень важно выявить на ранней стадии, и чем раньше родители начнут заниматься проблемой, тем лучше для их ребёнка. Симптомы часто заметны в самом раннем детстве, ещё до года – например, ребёнок может быть замкнут в себе, плохо идти на контакт, не отслеживать глазками ваши движения, не смотреть вам в глаза… На такие вещи родители обязательно должны обращать внимание и принимать меры. Аутизм – очень сложное явление, и двух одинаковых его развитий и проявлений не бывает, могут быть лишь схожие моменты в поведении.

Недавно к нам привели девочку 2,5 лет. Её мама говорит нам: «Вы знаете, с девочкой всё в порядке, единственное – она не общается ни с кем из сверстников». На деле же оказалось, что ребёнок не может зайти в зал, подойти к детям, она только кричит и смотрит на маму, а мама не понимает, как ей помочь. В таких случаях мы стараемся донести до родителей, что пора бить тревогу.

– В студию вы сейчас принимаете всех желающих детей с какими-либо аутистическими расстройствами, либо всё-таки проводите отбор ребят с актёрским талантом?

Как бы банально это не звучало, но талантливы все дети, и наша задача – разглядеть, в чём именно. Поскольку направлений у нас много, мы распределяем детей по группам в соответствии с их способностями. Есть дети, которые приходят с целым набором ярко выраженных данных, хотя, конечно, есть и такие, в которых мы видим потенциал развития только хореографических, вокальных или каких-то других способностей.

Есть родители, которые хотят, чтобы их ребёнок сразу вышел на сцену, и открыто об этом заявляют. Тогда им приходится объяснять, что сцена – это большой труд, и прежде чем туда попасть, нужно много упражняться. Тут принцип таков: готов – ты на сцене, не готов – занимаешься. А во всём остальном дети равны.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

– Когда ребёнок с РАС впервые приходит к вам, то каковы его первые шаги? Как происходит процесс его включения в творческую среду театра?

Многое зависит от конкретной семьи. Если семья занимается с ребёнком, понимает, как с ним нужно работать и зачем они идут в театр, то включить ребёнка в процесс не так уж и сложно. Есть различные методики работы. Например, мы можем передать родителям мою фотографию, фотографию места, где будут проходить занятия, музыкальные записи, которые будем на них использовать, и порядок действий, которые мы будем осуществлять. Со всем этим родители знакомят своего ребёнка ещё до нашей первой с ним встречи. Затем ребёнок приходит к нам в первый раз, видит меня «живьём», осматривает помещение, и мы пробуем найти с ним контакт – хотя бы 5-10-15 минут. Иногда просто знакомимся 2 минуты. Так продолжается до тех пор, пока ребёнок не будет готов включиться и пойти дальше. Тут важно, чтобы не было никакого перегиба.

Но всё гораздо сложнее, когда семья признаёт, что у их ребёнка есть проблема, но они ещё никогда не были на приёме у психолога и не пользуются никакими методиками, то есть пришли «с нуля». Они не знают, как с ребёнком работать и что делать – начинают его подталкивать, тащить – и у ребёнка в незнакомой ему обстановке тут же возникает срыв. Тогда мы говорим родителям, что сегодня занятий не будет, и переносим встречу на другой раз, когда ребёнок будет к ней готов.

Включение особенных детей в коллективные занятия происходит только тогда, когда и они, и остальные дети к этому готовы. Подготовка остальных детей – это тоже большая работа. В любой группе у нас всегда есть «старожилы» – они подготовлены и не боятся любых проявлений, которые могут быть в поведении у детей с РАС. Но эта подготовленность появляется не в один день. В коллективные занятия мы постепенно включаем по 1-2 ребёнка с РАС – но всегда с сопровождением, с помощниками.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

Мы часто сталкивались с родительской позицией, что «инвалиды должны заниматься отдельно». Поэтому на эту тему нам с ними приходится проводить разъяснительную работу. Дети же зачастую открыто выражают по отношению к особенным детям свою доброту – они готовы и руку протянуть, и улыбнуться, в чём-то помочь, что-то подсказать. Более того, и те, и другие не только на занятиях, но и после них играют, бегают и смеются вместе. Родители, которые привели к нам детей с аутизмом, сначала плакали, а теперь обращаются к нам с замечаниями: «Почему вы разрешаете детям бегать и смеяться?». На что я объясняю, что «мы решаем основную задачу – коммуникативную, и вы должны радоваться». То есть с первыми успехами приходят моменты, когда объяснять приходится уже взрослым.

Когда ребёнок с РАС становится в состоянии смотреть на себя в зеркало, то есть имеет зрительную координацию, то для него занятия по хореографии мы начинаем проводить в настоящем зале с зеркалом. Когда он смотрит на своё отражение, он может оценить, насколько правильно у него всё получается. Сначала у него возникает радость повторения, потом закрепления, а потом он и вовсе начинает импровизировать. Бытует мнение, что человек с РАС, будь то взрослый или ребенок, не может фантазировать, не способен войти в роль, создать образ. Но это абсолютно не так, и наши дети – тому подтверждение. Мы разбиваем стереотипы, и это хорошо, потому что чем меньше стереотипов, тем больше возможностей помочь.

Мария Шевченко

– Вы упомянули помощников, которые закрепляются за каждым особенным ребёнком. Кто эти люди?

За детьми закрепляются тьюторы – психологи или дефектологи. Это студенты-волонтёры из Института инклюзивного образования при Минском педуниверситете, с которым мы сотрудничаем. На массовых репетициях или занятиях по пластике и хореографии тьютор стоит за ребёнком, и если тот зазевался, то он ему помогает. Если необходимо, он может повернуть его голову или сказать короткую фразу, чтобы ребёнок понял, что нужно сделать. Ни в коем случае нельзя допускать ситуаций, когда, что-то упустив, ребёнок расстроился.

Иногда дети младшего возраста имеют сложное неправильное поведение, например, они могут кусаться. Родители, по всей видимости, не считают нужным убирать это, и такие упущения тоже приходится корректировать нам, и в этом тоже помогают тьюторы.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

– А ваш коллектив проходил какое-то дополнительное обучение для работы с детьми с РАС?

Все наши педагоги проходили специальное обучение, поскольку все мы должны понимать, что может происходить с ребёнком, как ему можно помочь и как купировать какую-то нежелательную реакцию. Весной 2016 года мы ездили на обучение в Голландию в Центр исследования аутизма имени Лео Каннера, который более 30 лет занимается этой проблемой. Специально для нас там организовали интенсивные курсы и тренинги. Кстати, при этом госпитале уже 27 лет существует театр KAZOU, в котором работают только актёры с аутизмом – взрослые люди. Там мы увидели наших детей в проекции «как это может быть». Подобное сотрудничество очень важно: они поделились с нами своим опытом, мы – своим.

Также мы хотим наладить связь с театром в Польше, который готовит актёров для работы по всему миру. Я очень хочу, чтобы у наших ребят было будущее, поэтому мы внимательно смотрим, что делается в остальном мире.

– То есть вы всё-таки ставите перед собой цель не только помочь детям с РАС в плане развития их коммуникабельности, но и реально обучить их актёрскому мастерству?

Мы стараемся профориентировать детей. Конечно, не все могут быть артистами, но театр – это достаточно большое, ёмкое понятие, где существуют абсолютно разные службы, и поэтому там нужны разные люди.

Из тех детей, которые сейчас у нас занимаются, человек 5 – это те, чьей профессией может стать именно актёрское ремесло. Они ярко проявляют себя на сцене как актёрские дарования, хотя двое из этих деток ещё год назад вообще ничего не говорили. Все они поначалу пришли за общением в детский коллектив, но потом потихонечку увлеклись и стали раскрываться. Все их успехи – это результат серьёзной работы, начиная от артикуляционно-глоточных упражнений до всевозможных тренингов.

Театр имеет и просветительскую миссию. Когда мы ставим спектакли, то стараемся, чтобы людям было интересно прийти посмотреть на творчество, и при этом чтобы они даже не задумывались о том, что идут смотреть на актёров, среди которых есть особенные люди. В афишах мы намеренно не упоминаем об этом. Например, в спектакле «Чыгунка» в главных ролях играет ребёнок с синдромом Аспергера. И те, кто знает о задействовании в спектакле таких актёров, после окончания мероприятия подходят и спрашивают: «А где они?», – именно для того, чтобы понять – а было ли действительно то, что называется «инклюзией». То есть в ходе спектакля эти зрители не смогли «вычислить» особенных детей. И это хорошо.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

В этом году мы будем ставить ещё более сложный спектакль, экспериментальный. Когда мы добьёмся того, чтобы к нам приходили и забывали о том, что они пришли в инклюзивный театр – будет очень здорово. Но посредством каждого нашего представления, большого или маленького, мы рассказываем о проблеме аутизма, потому что очень важно, чтобы люди об этом знали.

– А есть какое-то отличие в обучении актёрскому мастерству детей и взрослых, в обучении обычных детей и детей особенных?    

Среди обычных детей порой встречаются очень «трудные» дети, которые иногда даже урок сорвать могут. Поэтому я не могу сказать, что с особенными как-то сложнее. Конечно, подготовительный этап труден, когда ребёнок только приходит, и мы пытаемся наладить коммуникацию. Но когда он уже готов быть на уроке со всеми, то ребёнка, более серьёзно относящегося и стремящегося к тому, чтобы взять то, что ему хотят дать, найти трудно. Когда появляется внимание, возможность смотреть, слушать и запоминать, обычные дети часто отвлекаются, и им приходится делать замечания, а особенные – нет.    

Прошло 2 года с тех пор, как к нам пришли первые сложные детки, и сейчас они уже играют роли. На репетициях я общаюсь с ними, делаю интонационные замечания. То есть я не только разговариваю с ними как с обычными детьми, но и даю им такие же тонкости, как и в работе со взрослыми актёрами. И при этом они будут повторять столько, сколько нужно, а потом обязательно спросят: «Сейчас было хорошо?». Мало кто из обычных деток обладает такой работоспособностью и спрашивает, получилось ли у него хорошо.    

Что касается отличия обучения взрослых, то, конечно, с детьми работать проще в том плане, что если ты ребёнка заинтересовал, то он без предубеждений, без наращённой луковой шелухи снаружи, как губка готов впитывать всё, что ты ему хочешь дать. Безусловно, есть дети, которые приходят зажатыми, и с ними нужно работать как со взрослыми – сначала убирать зажим, раскрепощать, а потом уже заниматься по направлению. Но большинство детей приходит абсолютно открытыми.

– Дети выступают только актёрами, либо же помогают в написании текстов, режиссуре, создании декораций и костюмов и т.д.?

Обязательно. Когда мы готовили первый спектакль, музыкальный детектив «Флейта-чарадзейка», то мы с детьми рисовали образ спектакля, а потом эти рисунки распечатывали в увеличенном формате в качестве декораций. Дети, когда вышли на сцену и увидели свои рисунки, были в восторге. Поэтому, когда мы готовили следующий спектакль, который, кстати, был сделан по сказке нашего ребёнка Кастуся, сыгравшего к тому же в нём главную роль, мы не просто попросили детей рисовать образ, а сказали сразу: «Рисуем декорации, рисуем костюмы». Кто-то рисовал костюм к своей роли, кто-то рисовал элемент декораций – и всё это нашло применение.

Мария Шевченко

Мария Шевченко

– Как особенные дети меняются в театре? И меняются ли, взаимодействуя с ними, обычные ребята?

Инклюзивный театр помогает и тем, и другим: одни социализируются и получают возможность жить как обычные дети, а другие начинают понимать, насколько этот мир разный, не искусственно выращенный, и что в нём есть люди, которым сложно, особенные люди. Постояв бок о бок с особенными, обычные дети, я думаю, уже никогда не будут чёрствыми.    

Сейчас у нас в студии занимается 22 ребёнка с РАС, двое из которых благодаря занятиям в театре стали посещать общеобразовательную школу. Один из них, Макс Лагун, занимается у нас полтора года. Когда он к нам пришёл, то с трудом мог выговорить пару слов и плохо двигался. В первом нашем спектакле он играл роль молчаливого зайчика, и при этом с ним на сцене было трое взрослых. Один стоял за кулисами – психолог, второй – спрятавшийся за ёлочкой тьютор, третий – хореограф, который контролировал, чтобы Максим дошёл до нужного места – несмотря на всё количество репетиций, это было очень сложно. Сейчас он без проблем выходит на сцену во всех пластических моментах, он нарисовал всю «Чыгунку»: декорации, самые сложные костюмы, он радостно декламирует на сцене скороговорки. Более того, в спектакле есть сцена, когда они с Кастусем одни ведут диалог на сцене (при выключенном свете, акцент идёт на двух актёров), и они прекрасно играют – я ими очень горжусь.

Есть ещё мальчик Илюша, который тоже теперь посещает школу. Когда он впервые появился у нас, он совсем не разговаривал, ему было сложно находиться рядом с другими людьми, даже если их было не больше трёх. Впервые он вышел на сцену вместе со своей мамой, был очень напряжён и не уверен в себе. Мальчик болезненно реагировал на любые звуки, на смех, громкую речь, и по этой причине в течение нескольких лет носил наушники. Сейчас Илья с удовольствием ходит на репетиции, выезжает на гастроли с театром, дружит с другими детьми. А наушники он больше не носит.    

Наша сверхзадача – сделать настоящий театр, где могли бы работать наши выросшие актёры, и вообще в принципе люди с расстройствами аутистического спектра. Мы хотим, чтобы такой театр был у нас в Белоруссии. Когда человек с расстройством аутистического спектра социализирован, то нагрузка снимается и с государства, и с семьи, и он сам может, как минимум, заработать себе на жизнь. В мире есть серьёзные подвижки в этом направлении, и мы надеемся, что у нас тоже всё получится. Но впереди, конечно, ещё очень много работы.

Мария Шевченко