— Артём, скажите, почему, на ваш взгляд, экспедиции научной направленности, которые вы организуете, стали востребованными? Потому что обычный туризм стал легкодоступным и сегодня можно свободно купить билеты практически в любой конец мира?

Да, в какой-то мере это действительно так. Современный туризм сильно отличается от того, что было 100 лет назад — он уже не может быть самоцелью. То, что слишком легко — по сути, не имеет никакой ценности, даже в головах людей. Конечно, если ты каждый день «пашешь у мартеновской печи», то для тебя полежать у моря — это хорошо и полезно, но если сильной физической усталости ты не испытываешь, если хочешь просто по максимуму отвлечься, то осмысленный туризм — это то, что может быть необходимо, и то, что действительно работает и привлекает. Мы занимаемся научно-популярным туризмом — это одна из сфер осмысленного туризма, к которой мы подключили надстройку, связанную с тем, что это ещё и приносит пользу науке. Многие люди понимают, что наука нужна, готовы её поддерживать, и мы предлагаем один из тех форматов, как это реально можно сделать. В ответ ты получаешь интересную экспедицию с возможностью забраться туда, куда вряд ли заберутся не только «фанаты пляжного отдыха», но и вообще люди, которые отправляются в походы по принципу «а почему бы не сходить».

— То есть получается, что это не просто альтернатива стандартному туризму, но и альтернатива краудфандинговым площадкам — для тех людей, которые готовы поддерживать науконаправленные проекты?

Конечно. Формально наша первая экспедиция (к «Полюсу недоступности» Камчатки) состоялась в 2014 году. RTG тогда ещё не существовало, и средства на неё собирались как раз с помощью краудфандинговой площадки Planeta.ru. На это дело мы тогда набрали 130 тысяч рублей. Однако после я подумал, что краудфандинг — это, конечно, здорово, но собирать деньги таким образом на постоянной основе невозможно, и поэтому придумал формат научно-популярных экспедиций.

Сейчас RTG работает сразу по нескольким направлениям. Например, можно отправиться вместе с учёным прямо к объекту его изучения и поучаствовать в сборе проб прямо там, где нужно этому учёному. Это один формат, так называемая «научно-исследовательская экспедиция». Другой вариант — научно-популярные экспедиции, когда вы отправляетесь в регион, с которым гиды-учёные знакомы очень хорошо и могут рассказать о нём очень много чего интересного с научной точки зрения. При этом прямо во время экспедиции гиды читают вам научно-популярные лекции, и вы можете освоить какие-то навыки, которые расширяют ваш инструментарий по жизни. Такой формат экспедиции не связан со сбором проб, потому что зачастую это требует очень много времени (например, пол-лета приходится просидеть на каком-нибудь леднике на гляциологической станции) или представляет собой рутинную научную работу, которую не очень весело выполнять человеку, который располагает всего двумя неделями отпуска. Поэтому мы разрабатываем интересный трек, а на вырученные деньги учёный остаётся работать в своих научных интересах. И третий наш формат — когда люди едут работать в заповедник, помогая, например, в учёте популяции определённых видов животных.

Разумеется, любой из форматов мы адаптируем под туристическую составляющую, чтобы всем участникам было максимально интересно. Всё-таки туризм — это немножко и про развлечения.

Некоторые маршруты мы повторяем из года в год, какие-то проводим лишь единожды. Например, в этом году у нас был маршрут по Шпицбергену — мы все (в том числе и гиды) шли его в первый раз. Но перед этим мы, естественно, много консультировались, списывались с коллегами со Шпицбергена, тщательно, как всегда перед маршрутом, изучали карты, снимки из космоса и, исходя из опыта, прикидывали, чего ждать, где лучше пройти и так далее. Что же касается постоянных маршрутов, которые ходятся каждый год, то все они очень красивые и классные. К примеру, наши экспедиции на Камчатке. Мне кажется, что они воплощают в себе всё самое хорошее, что вообще можно сделать в России.

© Russian Travel Geek

© Russian Travel Geek

© Russian Travel Geek

— А какие научные направления охватываете?

Мы работаем с полевыми профессиями, причём только по естественнонаучному направлению. В основном с нами работают вулканологи, геологи, биологи, энтомологи, гляциологи, орнитологи — все они хорошо вписываются в наш формат. А допустим с такими специалистами как археологи и этнографы мы работать не можем, так как специфика исследований у них другая, и им нужно много времени проводить на одном месте. Поэтому участников для такой экспедиции нужно предварительно готовить, проводить для них обучающие семинары, что затратно по времени и усилиям, и не все к этому готовы.

— Люди каких профессий чаще всего участвуют в ваших экспедициях?

Бывает много индивидуальных предпринимателей или бизнесменов, но случаются и экспедиции, полностью состоящие из программистов. Мы даже иногда шутим, что являемся тур-клубом Яндекса, потому что очень много ребят бывает именно оттуда. Экспедиции довольно дорогие, но при московских зарплатах их могут позволить себе многие. Конечно, есть люди, которые откладывают, долго копят, и тогда для них это является моментом, повышающим ценность экспедиции (не цену, а именно ценность для них самих).

— Что ожидает человека, который отправляется с вами в экспедицию?

Это зависит от конкретной экспедиции, а они у нас ранжируются от 1 до 5 звезд в зависимости от направленности (региона) и степени сложности. К примеру, вы можете отправиться в экспедицию на фрегате «Штандарт», которая посвящена морскому делу, мореплаванию. Это возможность примерить на себя роль матроса на фрегате петровских времён — здесь вас ожидает поход по Атлантическому океану, сон в гамаке, мойка палубы, взбирание на реи и так далее. Это уровень 1-2 звёзд.

Есть экспедиции полевого формата, когда мы дней десять идём «под рюкзаком» по заданному маршруту. Здесь человек преодолевает сложности, которые могут доходить до 5 звёзд. Кстати, в наиболее жёсткие экспедиции группы набираются быстрее всего, потому что люди понимают, что там будут достаточно суровые испытания, и они их ждут.

Ещё есть лайт-формат, когда мы живём в кэмпинге, например, на кордоне заповедника, ходим оттуда в «радиалки» (прим.ред.: «радиалка» — слэнговое выражение, от слова «радиус»; поход с возвращением в то же место, откуда вышли), проводим там лекции.

© Russian Travel Geek

© Russian Travel Geek

— Сложные экспедиции всегда связаны с повышенным риском. Каким образом регулируете этот аспект?

Во-первых, когда человек подаёт заявку на участие в экспедиции, он подписывает бумагу о том, что ответственность лежит на нём самом. Это крайне важный для RTG момент. Дело здесь не в том, что таким образом я пытаюсь обезопасить в первую очередь себя — просто человек, понимающий, что он отвечает за свою жизнь сам, ведёт себя совсем по-другому. Мне кажется, именно благодаря этому у нас в экспедициях не было ни одного серьёзного несчастного случая. Изредка случаются вывихи, когда человек неправильно наступает на ногу, или ожоги, когда он берёт горячий котелок с костра, но ничего серьёзней у нас не происходило.

И во-вторых. Понятно, что мы отправляемся в дикие места, где всегда существуют определённые риски, но наши гиды хорошо обучены и умеют с ними справляться. Допустим, если мы идём в регион, где обитают белые медведи, то перед этим гиды обучаются стрельбе. К примеру, на Шпицбергене вообще нельзя выходить из города без ружья — тебя просто не выпустят. Поэтому гиды, и я в том числе, в течение полугода, начиная с того момента, как мы объявили об экспедиции, ходили на стрельбище, учились владеть оружием. Во время самой экспедиции мы брали в аренду ружья, чтобы в случае опасности суметь защитить группу. То же самое касается Камчатки, на которой существует большая популяция бурых медведей. Мы всем объясняем про технику безопасности, как нужно вести себя при встрече с медведем, как минимизировать риски, отрабатываем такие ситуации. Конечно, если человек дурак, он всегда найдёт способ, где убиться, но таких мы стараемся с собой не брать. И если кто-то в анкете для экспедиции на Камчатку пишет «я мечтаю посмотреть на медведя» — мы его сразу же отсекаем.

— А кого тогда берёте? Каковы критерии отбора?

Каждый, кто хочет стать участником экспедиции, заполняет довольно обширную анкету, и по ответам на вопросы (например, «чем вы гордитесь»?) мы достаточно многое о нём понимаем, близок он нам по духу или нет. Кроме того, мы смотрим на его соцсети — что он «постит», какую музыку слушает, что «лайкает». Проводить такой анализ очень энергозатратно, но это окупается. В итоге все гиды заранее знают, кто эти люди, кого они поведут, чем они занимаются в городе, что у них в головах, какие есть ожидания. Такой подход, по моему мнению, очень плохо масштабируется, но в качественных характеристиках не имеет равных.

— Означает ли это, что масштабировать свой проект вы не планируете, и он всегда будет «клубом для своих»?

Да, но здесь есть и другая причина. Это вопрос того, что можно увеличить количество, но тогда мы потеряем в качестве. Учёных, которые могут стать правильными, по нашим меркам, гидами найти очень тяжело. Учёные — специфичные люди, и далеко не все готовы общаться с людьми, не все готовы социализироваться и делиться своими знаниями в научно-популярном формате — для кого-то это тяжело, кому-то не хочется, кому-то просто не интересно. И хотя за время нашей работы мы получили порядка 300 заявок на места гидов, из них только 12 человек ими стали — теми, которых мы ставим в маршрут, которые ведут группы и не теряют в качестве.

Каждую экспедицию сопровождают два гида. Один из них — это обязательно учёный, отвечающий за науку. Второй гид — либо популяризатор, либо тоже учёный. Он ответственен за общение с группой. Также у нас есть два фотографа, которые стали профессиональными гидами. Один из них — «учёный в отставке», который ушёл из института, где ему платили 14 тысяч рублей, в коммерческую фотографию, но в итоге пришёл к нам и читает научно-популярные лекции.

На самом деле «гид» — это не очень правильное для нас слово, хотя оно у нас и прижилось. По сути гид — это тот, кто всего лишь показывает дорогу, и помимо этого больше никак не взаимодействует с группой. Он просто говорит: «Нам нужно идти 5 километров прямо, потом повернуть направо». Он идёт, молчит, а когда надо — поворачивает. В наших же экспедициях гид выполняет функции скорее тимлида, руководителя группы. Наши гиды — это ребята, которые знают регион гораздо лучше, чем те, кто с ними отправляется, и не только рассказывают им про то, как здесь можно пройти, но и контролируют ситуацию, объясняют, как, например, настроить рюкзак, помогают с какими-то трудностями. Но при этом нет ощущения, что вы купили путёвку и вас должны обслуживать. Подход «вы нам платите деньги — мы со всем разбираемся, а вам не нужно ни о чём думать» лично мне не очень близок.

© Russian Travel Geek

© Russian Travel Geek

— Если обращаться к научной стороне дела, то были ли благодаря вашим экспедициям получены какие-то важные, интересные результаты?

Научные открытия случаются, но не в ходе каждой экспедиции, потому что наука сама по себе — это весьма монотонное занятие. Сбор статистических данных очень длителен, но каждые полученные данные — это уже научный результат, который потом идёт в написание диссертаций, монографий и других научных публикаций. Такие данные мы предоставляем постоянно.

Допустим, когда мы ходим по Камчатке, то собираем информацию о краснокнижных видах, которые растут на пути нашего маршрута, затем передаём её в соответствующие органы и пополняем Красную книгу Камчатки. Другой пример — наши байкальские экспедиции, которые уже два года позволяют окупать работу по учёту бурого медведя в Байкало-Ленском заповеднике. Без нас эта деятельность здесь попросту бы не велась, и они потеряли бы все свои наработки с 50-х годов, потому что сейчас денег на это дело у них нет. Мы им в этом помогаем, и таким образом вносим свой вклад в дело охраны природы и охраны популяции медведей на байкальских территориях.

Что касается какого-то вау-эффекта, то, например, в Танзании мы нашли метеорит, который потом отправился в Минералогический музей имени А.Е. Ферсмана. Эта находка действительно вызвала бурю восторгов.

Я бы хотел отметить ещё один момент, связанный опять-таки с осознанностью нашего туризма. По образованию я эколог, и в каждой экспедиции мы пытаемся донести до участников понимание того, что если ты пришёл в дикую природу, то после тебя не должно остаться никаких следов, свидетельствующих о том, что ты здесь побывал. И на моей памяти ни у кого не было и мысли о том, что какой-то мусор можно просто выбросить в кусты, тем более что с нами ходят люди, которые интеллектуально и эмоционально развиты. В то же время мы все видим проблему с Эверестом, на который из-за скопившегося там мусора уже начинают запрещать восхождения. И я думаю, что здесь работает такая вещь: если ты приходишь на место, где уже грязно, то, скорее всего, и сам выбросишь там мусор, но если оно чистое, то тебе будет некомфортно стать первым, кто здесь намусорил. Когда люди лезут на Эверест и видят разбросанные там пакеты, банки от тушёнки или использованные кислородные баллоны, то ничто их не останавливает поступать так же. А мы ходим по тем местам, где до нас никого не было, а если и был, то он тоже весьма осознанно подходил к туризму и не мусорил. И это сразу убивает желание намусорить даже у самых неосознанных участников (а таких мы стараемся не брать).

© Russian Travel Geek

— А люди, которые участвуют в ваших экспедициях, потом как-то меняются? Вы ощущаете, что человек к вам приходит один, а возвращается уже совсем другой?

Не все, но меняются — и хорошо, что не все. У нас очень большой процент возвращения в экспедиции — есть ребята, которые ходят с нами 4 года подряд и уже прошли по 11 экспедиций. Это много, и поэтому мы действительно можем наблюдать в человеке определённые изменения. Но чаще всего изменения происходят после экспедиций средней степени сложности, потому что на них обычно заявляются люди с хорошей физической формой, но без экспедиционного опыта, не знающие, что такое идти 25 километров в день по пересечённой местности под рюкзаком массой 20 килограмм. Ты двигаешься по маршруту в режиме 50 минут ходьбы и 10 минут отдыха. Ты идёшь по тропе за впереди идущим, и у тебя есть только ряд механических функций, которые нужно выполнять — идти, не проваливаться в ямы, перешагивать ветки и стволы деревьев и тому подобное. Всё это — мелкие и очень понятные действия, которые приводят к тому, что твой мозг «высвобождается» и начинает копаться внутри себя, то есть у него появляется время подумать, его не отвлекают никакие гаджеты (на маршрутах нет связи), и это очень непривычно для большинства современных людей. После такой внутренней медитации, такого «разбора себя», люди возвращаются в города, меняют работу, кто-то разводится, а кто-то, наоборот, женится.

Ну и кроме того, как я уже говорил, в наших экспедициях глубока познавательная составляющая — ты слушаешь научно-популярные лекции про планету или получаешь 3-дневный усиленный курс по антропологии. За счёт этого ты расширяешь свой кругозор, начинаешь лучше понимать, что происходит вокруг. Но в первую очередь на людей всё-таки влияет именно самокопание, саморефлексия. После неё человек по-другому смотрит на себя, на то, как он живёт, нравится ему это или не нравится. Для человека это шанс сделать шаг назад и посмотреть на свою жизнь со стороны, потому что то, что он испытывает в экспедиции, максимально непохоже на его обычную жизнь.

© Russian Travel Geek

— В завершение нашей беседы расскажите, пожалуйста, про наиболее интересную или, может быть, сложную экспедицию, в которой вы участвовали.

Самая сложная экспедиция в моей жизни была к «Полюсу недоступности» Камчатки. Мы втроём — я как гидробиолог, Вадим Кириченко — мой коллега из камчатского филиала Тихоокеанского института и Алексей Маковский как врач экспедиции — прошли 560 километров по Срединному хребту Камчатки, где совершенно нет людей (мы не видели ни одного человека с самого начала маршрута и до его финиша). Мы шли два с лишним месяца, и там действительно было крайне тяжело. Но в ходе этой экспедиции мы открыли 5 новых групп термальных источников, про которые раньше вообще никто не знал и которые мы нанесли на карту. Это прямой научный результат той экспедиции.

Что касается экспедиций с туристами, то каждый маршрут, в который мы отправляемся впервые, всегда приносит что-то новое и для меня, и тем более для остальных участников. Даже экспедиции в рамках одного региона могут отличаться очень сильно. На той же самой Камчатке: маршрут на источники Налычской долины и экспедиция «Песнь вулканов» в Толбачике на месте извержений — вещи совершенно непохожие. И то, и другое мегаздорово и мегаинтересно, очень впечатляет, но делает это совершенно по-разному.

Самые сложные экспедиции с точки зрения физической нагрузки — это Камчатка, а самые сложные морально — Африка. Экспедиции в Танзанию, в Эфиопию очень интересны для участников, но для гидов они крайне тяжелы в эмоциональном плане из-за необходимости работы с африканским населением.

Экспедиция на Шпицберген тоже нелёгкая — за один день приходится идти в течение 16 часов, преодолевая 38 километров. Там есть специальные правила безопасности, которые диктуют останавливаться только около специальных домиков, чтобы избежать атаки белого медведя. Поэтому мы шли от домика до домика, по 38 километров, вставали в 4 часа утра. Но отзывы участников были очень классными, чем более «хардовая» экспедиция — тем лучше отзывы, это всегда так.

Бывает, что экспедиция оказывается сложнее, чем ожидалось. Так, в этом году планировалась лёгкая экспедиция на Камчатку, где мы делали стационарный лагерь, из которого ребята ходили в радиальные выходы с лёгкими рюкзаками, а ночевать возвращались обратно. Но в этом году группа попала в бурю — шторм был «нехилым», и в течение двух дней палатки приходилось держать руками, чтобы их не унесло. Получился такой своеобразный штормовой лагерь. Зато ребята до сих пор общаются в чатах, не без шуток вспоминая эту экспедицию.