К слову, за этот же период во многих странах Европы (Германия, Италия, Франция, Великобритания), в США и Японии в области контакта фундаментальной науки и инновационного технологического производства произошел значительный сдвиг вперед. Заметно эволюционировали небольшие инновационные предприятия. Сегодня они занимаются вроде бы и производством, но, по сути, уже и не производством, поскольку их задача – создать действующий и соответствующий всему набору технологических стандартов принципиально новый образец – или деталь, или узел. Эти предприятия сверхоснащены. Огромную часть своего капитала они постоянно тратят на покупку сверхновых станков и сверхнового оборудования. Все они работают в виртуальной среде проектирования. То есть для них важно, чтобы прибор, система в целом или какой-то отдельный узел были сначала полностью реализованы в 3D или даже 4D модели и уже на ее основании делались бы.

На мой взгляд, здесь предвидится и дальнейшее серьезное движение, в том числе, в образовательной сфере, поскольку традиционное инженерное образование пока отстает от происходящих изменений. При общении представители небольших наукоемких предприятий, часто заостряют внимание на том что сегодняшнее образование, в основном, – это пересказ различных книг по инжинирингу, а не включение студентов в реальную работу на станках, где они сразу вводятся в систему практики.

Кроме того, в этих малых инновационных компаниях наблюдается очень странная, на мой взгляд, связь ремесленного и научно-промышленного труда. В компаниях много умельцев, которые работают с лазерами, вакуумами, особого типа программными продуктами, и при этом все направлено на то, чтобы создать некоторую достаточно уникальную деталь или узел.

Отмечу, что вопрос различения инженерной деятельности и ремесла сегодня не так уж и прост, как кажется. Инженерная деятельность отличается от ремесленной тем, что в ней существует большой компонент регулярно и по особым правилам реализуемых технологических стандартов, которые существуют в объективированной форме, то есть они описаны, представлены, сохранены в  виде моделей на компьютерах, в то время как у ремесленника эта часть принадлежит его собственной способности – индивидуальной и уникальной.

Приведу простой пример. В свое время психологам труда было поручено определить, чем вызвана большая доля брака при склеивании шин на Ярославском шинном заводе. Они изучили проблему и выяснили, что есть одна операция, где работники пальцем проверяют подсохший клей на отлип. И вот если процент такого компонента проб – на отлип, на глазок, на запах – превышает 30-40%, то это уже чисто ремесленный, индивидуализированный труд, который вообще не поддаётся технологизации.

Это, кстати, очень серьезный момент, от которого будет зависеть, какой тип инженерной деятельности мы будем выращивать в России. Например, при всем, казалось бы, сходстве направлений движения юго-восточной Азии есть большая разница между тем, какой инжиниринг создают китайцы и японцы. Потому что японский инжиниринг, как, в принципе, и немецкий, – максимально регулярный, объективированный, загнанный в набор стандартов, которым надо следовать, оторванный от человека. А китайский инжиниринг содержит достаточно большой компонент личного принятия решений, собственно, человеческую компоненту, которая не вполне формализуется и материализуется.

На мой взгляд, современный инжиниринг – это триединство сразу трех частей – ремесленной, компьютерной и мыслительной части, связанной со способностью проводить натурные эксперименты, в том числе рассматривая работу этого узла в большой системе, т.е. в рамках подходов системной инженерии, цикла жизни различного типа деталей. Ну и плюс к этому, конечно – это коллективная работа. То есть все это не засовывается в одну голову, это засовывается в институциональную организацию труда.

Возвращаясь к началу разговора, отмечу, что в России инновационная экономика может появиться только тогда, когда будет выстроена вся цепочка – от научного открытия, создания новой технологии, которая и работает, и движется по определенным циклам, до ее использования в современном производстве. Если нам эта цепочка важна, обязательно нужно будет восстанавливать отсутствующее звено, которое как раз обеспечивает связь разработки в научных институтах и больших корпораций, которые работают на новых технологиях. Без этого все разговоры про модернизацию и перевооружение – фактически выстрел в молоко.

Насколько я знаю, в целом ряде корпораций и металлургической отрасли, и энергетики, царь и Бог – это тот человек, который занимается закупками. Он обычно ничего не понимает в технике. Хотя он и говорит: «я работаю с экспертами», но складывается впечатление, что основным показателем эффективности закупок техники является относительная (в кавычках) новизна покупаемого образца, но, главное, – это возможность снизить его стоимость по сравнению с другими решениями. Поэтому очень часто модернизированное таким образом предприятие – это совершенно хаотичная система, собранная из узлов совершенно разных формаций, не образующая никакого системно-технологического единства. Поэтому ряд наших очень умных людей, в частности, доктор экономических наук, профессор Марк Дворцин отмечает, что в результате такой модернизации нарушаются основные принципы технодинамики, потому что развитие инновационного производства – это технодинамическая система. И различные новые узлы и звенья либо складываются в единую технодинамическую систему нового уклада, новой формации, либо получается по произвольным экономическим критериям собранный мешок, которым вообще невозможно управлять.

Вся эта проблема как раз и связана с тем, что у нас в инновационной цепочке провалилось целое звено. Более того, оно связано с совершенно новой экономикой, потому что на базе нового решения, основанного на новых физических принципах и эффектах, должна делаться регулярно воспроизводимая, вписанная во всю систему технологических стандартов технология, а из десяти стартапов может «выстрелить» только один. Требуются другие принципы экономических расчетов и, самое главное, другой тип менеджерского сопровождения. На мой взгляд, здесь не действуют чисто финансовые расчетные принципы, которые, конечно же, тоже важны, но здесь нужен специальный менеджмент и те самые малые и средние инновационные предприятия европейского типа. Не случайно Евросоюз имеет специальные программы по развитию малых наукоемких предприятий, потому что они, собственно, и составляют технологический капитал Германии, Италии и Франции.

С моей точки зрения, основная проблема инновационной экономики в России заключается в том, что за период реформ – с девяностых, через нулевые и вплоть до 2010-х – разрушалось и фактически исчезло важнейшее звено инновационной цепочки. Как ни парадоксально, сохранилась фундаментальная наука. Конечно, возраст людей, которые удерживают приоритеты в научных отраслях, приближается к 70 годам, но кое-где появились и молодые люди. Условно терпимой можно назвать ситуацию с фондами: оборудование и технологии в большинстве своем сильно устарели, но наметился целый ряд корпораций, которые заинтересованы в реализации инновационных программ. А вот звена, которое обеспечивает перевод принципиально новых знаний, которые реализованы в виде экспериментальных приборов, в систематично воспроизводимые и реализуемые технологические решения, фактически нет. Этой работой занимаются проектные и прикладные институты. Раньше их было много, но за время реформ они серьезно просели, потому что деятельностью по их встраиванию в рынок никто целенаправленно не занимался. Корпорации, которые были заинтересованы спасти хоть что-то от проектных институтов, спасали, но, в основном, оцифровывая архивы и не создавая новых условий для работы.

К слову, за этот же период во многих странах Европы (Германия, Италия, Франция, Великобритания), в США и Японии в области контакта фундаментальной науки и инновационного технологического производства произошел значительный сдвиг вперед. Заметно эволюционировали небольшие инновационные предприятия. Сегодня они занимаются вроде бы и производством, но, по сути, уже и не производством, поскольку их задача – создать действующий и соответствующий всему набору технологических стандартов принципиально новый образец – или деталь, или узел. Эти предприятия сверхоснащены. Огромную часть своего капитала они постоянно тратят на покупку сверхновых станков и сверхнового оборудования. Все они работают в виртуальной среде проектирования. То есть для них важно, чтобы прибор, система в целом или какой-то отдельный узел были сначала полностью реализованы в 3D или даже 4D модели и уже на ее основании делались бы.

На мой взгляд, здесь предвидится и дальнейшее серьезное движение, в том числе, в образовательной сфере, поскольку традиционное инженерное образование пока отстает от происходящих изменений. При общении представители небольших наукоемких предприятий, часто заостряют внимание на том что сегодняшнее образование, в основном, – это пересказ различных книг по инжинирингу, а не включение студентов в реальную работу на станках, где они сразу вводятся в систему практики.

Кроме того, в этих малых инновационных компаниях наблюдается очень странная, на мой взгляд, связь ремесленного и научно-промышленного труда. В компаниях много умельцев, которые работают с лазерами, вакуумами, особого типа программными продуктами, и при этом все направлено на то, чтобы создать некоторую достаточно уникальную деталь или узел.

Отмечу, что вопрос различения инженерной деятельности и ремесла сегодня не так уж и прост, как кажется. Инженерная деятельность отличается от ремесленной тем, что в ней существует большой компонент регулярно и по особым правилам реализуемых технологических стандартов, которые существуют в объективированной форме, то есть они описаны, представлены, сохранены в виде моделей на компьютерах, в то время как у ремесленника эта часть принадлежит его собственной способности – индивидуальной и уникальной.

Приведу простой пример. В свое время психологам труда было поручено определить, чем вызвана большая доля брака при склеивании шин на Ярославском шинном заводе. Они изучили проблему и выяснили, что есть одна операция, где работники пальцем проверяют подсохший клей на отлип. И вот если процент такого компонента проб – на отлип, на глазок, на запах – превышает 30-40%, то это уже чисто ремесленный, индивидуализированный труд, который вообще не поддаётся технологизации.