– Антарктида в представлении обывателя – это ледяная пустыня с чрезвычайно жёстким климатом. Но для науки она тем не менее представляет заметный интерес. В чём он заключается?

Я – биолог, и поэтому подхожу к вопросу изучения Антарктиды со своей профессиональной точки зрения, хотя и достаточно широко, не ограничиваясь рамками узкой специализации. Отвечая на вопрос «что здесь можно изучать в принципе?», стоит отметить, что Антарктика начала замерзать и покрываться льдом 30-40 миллионов лет назад, и практически всё живое, что там было, исчезло. А было там, как сейчас выясняется, много чего. При проведении современных исследований мы, учёные разных стран, находим останки динозавров и древних птиц, ископаемые окаменевшие деревья и остатки растений. То есть когда-то Антарктида была живым, тёплым континентом, который отделился от располагавшегося на экваторе общего большого материка Гондвана и потихоньку «спустился» к самому югу. Сейчас почти вся площадь Антарктиды полностью покрыта льдом. Исключение составляют 2% «оазисов» – скальных выходов, на которых практически нет почвы. Тем не менее, учёные-биологи изучают там так называемую «первопочву», которая в небольших количествах накапливается в местах скопления пингвинов, и позволяет расти древним мхам и лишайникам. Но высшие растения (их 3-4 вида) встречаются только в одном месте – на Антарктическом полуострове, где климат немного мягче.

Изучение видового состава мхов и лишайников показывает, что 50% из них являются космополитами, то есть распространены повсеместно – и под Москвой, и под Казанью, и у нас в Белоруссии. Но вот что пока остаётся загадкой – почему в Антарктиде срок их жизни заметно больше. Там возраст мха может достигать 10 тысяч лет, в то время как в нашем климате он относительно невелик. Возможно, это происходит по той причине, что мхи в Антарктиде оживают только в тёплый период, который длится здесь с декабря по февраль, когда солнце светит почти 24 часа в сутки (но с уровнем радиации в 2-3 раза сильнее, чем на нашей широте), а большую часть года они просто закрываются снегом и «спят».

В Антарктиде существуют озёра – почти все они покрыты толстым слоем льда (до 2-3 метров), но даже в них есть жизнь. Правда, самое большое животное, которое можно здесь найти – это питающаяся водорослями маленькая дафния размером всего лишь 2 мм.

Но вот в морях, окружающих Антарктиду, жизнь изобилует. В воде с температурой минус 1,5°C веками живут рыбки, морские звёзды, ежи, голотурии, актинии, мягкие кораллы. По числу видов (но не по биомассе) встречающихся здесь организмов Антарктида лишь немногим уступает тропикам. Если из-за глобального потепления температура воды вырастет хотя бы до 3-4°C, то все эти виды погибнут. А вот дафния сможет потепление пережить – её предел наступает примерно при 33°C. Я сам выяснял это, проводя эксперименты для морских и пресноводных организмов.

Архив Белорусской антарктической станции

– А насколько тяжело быть экспериментатором в условиях Антарктиды?

Экспериментатор в Антарктиде – это всегда немного «чокнутый» человек, и особенно это касается экспериментатора-гидробиолога, которому всё время, зимой и летом, приходится работать в холодной воде с железными приборами. Я прошёл через белорусскую гидробиологическую школу, которая считалась одной из сильнейших в СССР (и даже в мире), и, попав в экспедицию в первый раз ещё в 70-х годах, понял, что мне придётся использовать все накопленные мной знания. Я должен был «расплыться» по многим направлениям (исследование фотосинтеза, изучение плодовитости животных, оценка видового состава и т.д.), хотя основной моей задачей было определение практически значимых вещей – калорийности животных, оценка содержания в них белков, жиров и углеводов, определение видов, которые можно добывать, а которые – нет. Привезённый из экспедиции материал вылился впоследствии в мою кандидатскую диссертацию.

Экспериментальная работа гидробиолога отличается от всех других тем, что ты всё время находишься «на природе» при очень низких температурах – на чистом льду или под водой. Допустим, ты опускаешь в воду металлический прибор, через некоторое время достаёшь его, берёшь рукой, и она вдруг быстро к нему примерзает. Поэтому ты сидишь и ждёшь, пока рука оттает, потом сливаешь водичку из прибора в специальную склянку, прячешь её за пазухой, чтоб не замёрзла, и бежишь в палатку, чтобы провести фиксацию содержимого… И это очень тяжёлый труд. То есть мы не можем, как, например, физики, просто привезти готовый прибор и потом на месте изучить то, что он зафиксирует. Биология – это особенное… Здесь всё нужно делать прямо на месте, а не в тёплом помещении. Я должен поймать всех этих животных, посадить их в банку, взвесить, пересчитать, определить, какой это вид, зафиксировать уровень кислорода и температуры. И вот, кстати, ещё одна пока не разгаданная загадка: все эти животные, казалось бы, должны двигаться медленно, поскольку обитают они в воде с отрицательной температурой, являясь при этом пойкилотермными (то есть холоднокровными, обычно становящимися медлительными при температуре ниже оптимума). Так ведь нет – ничего подобного. Они движутся с такой же скоростью, как и рыбки в тёплых водах.

Архив Белорусской антарктической станции

– Те эксперименты, которые вы проводили, были уникальны для условий Антарктиды?

Да. Тот комплекс работ, который я выполнял в Антарктике в течение 1,5 лет в 70-х годах, до меня не делал никто, да и после его никто ещё не повторил. Но отдельные исследования, конечно же, проводились. Например, американцами, в частности Тоддом, который осуществлял измерение процессов фотосинтеза. Но они приезжали в антарктическое лето, в то время как я делал это зимой. Более того, мы проводили исследования в течение 1,5 лет, и это позволило нам отслеживать замкнутые биологические циклы.

– Все эти эксперименты планировались заранее?

Многое делалось непосредственно на месте, поскольку никто особо даже не представлял, с чем мы там столкнёмся. Мы даже не знали, может ли под такой толщей льда происходить фотосинтез. Казалось, об этом процессе известно всё: низшие растения за счёт света и углекислого газа вырабатывают кислород в толще воды. При этом они размножаются и являются кормом для всех других организмов, стоящих выше в пищевой цепочке. При этом мы полагали, что фотосинтез возможен только на открытой воде, пока она не покрыта многометровым слоем льда. Но всё оказалось с точностью до наоборот. На открытой воде вблизи антарктического побережья из-за сильнейшей солнечной радиации фотосинтеза не было. Но как только море покрывалось льдом, он запускался. И узнать это, не заглянув под лёд, было невозможно.

И вот в течение 1,5 лет я погружал баночки с пробами в морскую воду, смотрел, идёт ли фотосинтез, и в каком объёме выделяется кислород. Оказалось, что за тот промежуток полярного дня, когда стоит лёд (а это всего-то около двух месяцев), водоросли дают такой объём биомассы, которого хватает для питания обитающих там рачков почти на протяжении всего года. Рачки, в свою очередь, служат питанием для рыб, рыбой питаются тюлени и пингвины. И так далее по цепочке.

Архив Белорусской антарктической станции

Архив Белорусской антарктической станции

– Для человека Антарктиду можно рассматривать не только как объект научного интереса, но и как своеобразную школу выживания…

Да, и особенно тяжело приходилось, конечно, первым покорителям Антарктиды. Они и санки с грузом на себе тащили, и жили в палатках. Нельзя даже сравнивать эти условия с современными, хотя даже сейчас смертей там хватает. На антарктических станциях захоронено уже более 100 полярников. Кто-то утонул. Кто-то ушёл и пропал без вести. Только советских лётчиков там погребено, по-моему, 18 человек.

Антарктида – это место, с которым ни в коем случае нельзя шутить, точно так же, как альпинист не должен панибратски относиться к горе, на вершину которой он взбирается. Здесь нужно ежедневно бороться за жизнь в прямом смысле этого слова. И опасность представляют не только сильнейшие ветра и сверхнизкие температуры. Антарктида – это ледяной купол, который постепенно сползает к побережью. При этом образуются трещины размером от 20 метров до 3 километров, и полярники иногда в них попадают. Заблудиться и провалиться можно очень легко. Помню, как года три назад на российской станции в такую трещину провалился целый трактор. Для того, чтобы по просьбе родителей достать погибшего парня, МЧС была организована специальная операция. Существует фильм, в котором она показана: и как ставились страховочные верёвки, и как провалился снежный мост, когда люди стали спускаться в расщелину, и как они потом болтались на верёвках – избежать новых жертв помогла только страховка.

Сейчас на каждой полярной станции обязательно должен быть врач, а, например, на российской станции «Прогресс» есть даже хирургическое отделение, где можно и аппендицит вырезать, и любую другую операцию провести. Условия на этой станции просто шикарные – и в сауну сходить можно, и в спортзале позаниматься. Но большинство других полярных станций в Антарктиде было построено ещё в 60-70-х годах прошлого столетия, и жить там приходится в очень тяжёлых бытовых условиях.

Наверное, вы удивитесь, но одной из самых серьёзных проблем в Антарктиде является вода. Её, в отличие от еды, в достаточном количестве на корабле не привезёшь. А это проблема не только питья, но также гигиены, бани и прочего. Казалось бы – кругом снег и лёд, а на 90% станций вода в дефиците. Даже если рядом есть озеро, то воду из него приходится очищать. Чтобы растопить лёд, нужно много энергии. А опреснять морскую воду – дорого. На уже упомянутой мной станции «Прогресс», к примеру, за водой ездят на вездеходах – набирают её в горных озёрах и привозят в цистернах.

Хорошо помню, как мы добывали воду в мою первую экспедицию в 1970-72 годах. Нас было 5 человек, и мы жили на острове размером всего 100 на 100 метров. Воду мы получали из снега, который в буквальном смысле отбирали у пингвинов. Этот остров был местом их гнездовья и здесь их набиралось около трёх тысяч. Всё вокруг было испачкано их помётом и чистого снега почти не было.

Архив Белорусской антарктической станции

Архив Белорусской антарктической станции

Архив Белорусской антарктической станции

– А какие вообще цели преследуют люди, отправляясь сегодня в Антарктику?

Для девяноста процентов всё просто: они едут заработать деньги, которые не могут заработать на большой земле. Но есть и те, кто приезжает сюда по другой причине. Для меня вот уже почти 50 лет Антарктида – это любимая женщина, к которой я должен возвращаться и возвращаться. На первом месте, конечно, стоит наука, ну а деньги и всё остальное – это уже потом. Если ты не будешь любить этот материк, а приехал сюда только из-за денег, то надолго он тебя не примет. Я здесь и тонул, и погибал в скалах, но умереть мне Антарктида так и не дала, поэтому я всегда отношусь к ней только с уважением и постоянно туда возвращаюсь. Сейчас мне уже 72 года, но я всё равно хочу принять участие ещё хотя бы в двух экспедициях. Только после этого я, наконец, может быть, и остановлюсь. Хотя не будем загадывать…

Архив Белорусской антарктической станции

– Возможные критические ситуации перед началом экспедиций каким-то образом отрабатываются?

Редко. Всё держится только на дисциплине и единоначалии – как в армии. Ты можешь вспылить и ругаться, но даже если начальник будет не прав сто раз – его указание придётся выполнять. Зажимаешь в кулак все свои размышления и делаешь. Это не всем нравится, но зато из девяти белорусских экспедиций, которые за последнее время побывали в Антарктиде, все их участники вернулись живыми. Это главное!

– Можете подробнее рассказать о какой-нибудь сложной ситуации, в которой вы оказались?

Один из таких случаев произошёл, когда мне с моим начальником, знаменитым Евгением Николаевичем Грузовым, нужно было пройти около трёх километров от нашего острова Зыкова до станции «Мирный». Мы тащили санки, на которых лежала сломанная радиостанция. Это было уже лето – снег подтаял, и мы провалились под лёд. Шуга – мелкая ледяная крошка – образовала нечто наподобие болота, и единственное, что нас спасло, это большое количество одежды, которая образовала «воздушную подушку». Под нами было 400 метров воды, но когда ты тонешь – это не очень-то и важно. Но я сказал себе: «Юра, спокойно, снимай сапоги». И потихоньку-потихоньку снял их, а потом, как учили, потихоньку на спине вылез на лёд. То же самое сделал и Евгений Николаевич. Практически босиком я пробежал 1,5 километра назад к острову. Обошлось без последствий для здоровья, только мужики потом подкалывали: «Что ж ты босиком-то по Антарктиде бегаешь – несёрьезно как-то».

А вообще, с борьбой за жизнь в Антарктиде сталкиваешься каждый день. Опасным было любое погружение под лёд. Было несколько случаев, когда водолаз глубоко нырял, слишком далеко уходил или цеплялся за лёд. Пару раз проваливались и тонули без аквалангов. Существовала вероятность, что тебя цапнет морской леопард. Едва не падали в расщелины. В общем, много всего было.

Архив Белорусской антарктической станции

– Находясь в экспедиции, вы длительное время проводите в очень узком кругу одних и тех же людей. Удаётся ли вам избегать конфликтов и за счёт чего?

Хотя нам и говорят, что участников экспедиции подбирают с учётом психологической совместимости, но с теми, с кем ты будешь жить вдвоём, втроём или вчетвером, ты впервые встречаешься только на месте. Во время той экспедиции я жил в маленькой комнатушке вдвоём со своим напарником. Он много курил, а я – нет. И чтобы хоть как-то дышать, мне пришлось вырезать отверстие в стенке. Когда становилось холодно, я его затыкал. Терпишь, но напарнику ничего не выскажешь – потому что работа у нас была совместная, рисковая. Сегодня он под лёд погружается – я страхую, а завтра наоборот – страхует уже он. Так что лучше не ссориться. Ушёл на 30 метров в сторону от лунки – и из-подо льда её уже не видно. И только страховочный конец за тобой тянется, который с другой стороны страховщик держит.

Ну а когда уже наболит и совсем становится тяжело – уходишь к айсбергам и им всё высказываешь: «Вася, ты такой-то и такой-то». Но при этом иногда забываешь, что слышимость там как в деревне вечером – за несколько вёрст всё, что происходит, слышно. Выскажешь всё, что думаешь – возвращаешься обратно, а он уже стоит и улыбается, записывает то, что ты про него только что сказал. Но, слава богу, до серьёзных стычек никогда не доходило. Меня это закалило, научило избегать конфликтов, но было очень много и таких ребят, кто не выдерживал и уже через неделю-две они были готовы вернуться назад. Антарктида сломала многих. И вот если какой-то парень уже не может, ему говорят: «Лучше уезжай, не порти остальным настроение и зимовку». Таких людей не оставляют, а забирают первым кораблём. Плохо, конечно, когда уезжает специалист, который запланирован, и его некем заменить. Бывает, что в этих случаях экстренно просят остаться того, кто уже отзимовал, но чаще выкручиваются сами.

Архив Белорусской антарктической станции

Архив Белорусской антарктической станции

– Тогда что такое Антарктида с точки зрения вашего личного выбора – это способ испытать себя, свои возможности или же нечто совершенно другое?

Для меня Антарктида была мечтой. Это был период 60-х годов, когда сведений о ней у нас было очень мало – разве что книги Пескова, Юхана Смуула и издания Папанина про лётчиков… Я писал письма в Институт Арктики и Антарктики, закаливал себя, занимался штангой и подводной охотой – нырял до самого октября. Писал-писал и дописался до того, что к нам приехал Евгений Грузов, который уже дважды побывал в Антарктике. «Собираешься в Антарктиду?» – спрашивает. А я и отвечаю: «Конечно, хоть сегодня – пойду только у родителей спрошу». Правда тогда я ещё не знал, что ехать придётся на два года, но в своих намерениях не шутил. Выручило то, что родители не слишком хорошо знали, что такое Антарктика. Сказал, что буду там на берегу сидеть и за птичками наблюдать. На том меня и отпустили.

Родители ещё многие годы даже не подозревали, что я нырял под лёд и однажды даже чуть не утонул. Для них это были лишь «птички». У меня даже радиограммы сохранились, где я пишу: «Мама, птички прилетели» или «Мама, птички улетели, до свидания». Но там не было ни слова про нашу работу – о том, как полярной ночью через каждые 2-3 дня мы ныряли в темноту под лёд. Удивительно, как там рассеивается свет. Прозрачность воды достигает 50 метров, и когда ты смотришь со льда в эту лунку – то перед тобой как будто бы космос. Многие даже смотреть боялись – прозрачность такая, что ты не чувствуешь воды, кажется, что там просто воздух.

Так вот я и попал в Антарктику. Начинал с 16-ой Советской антарктической экспедицией, а сейчас пошла уже 62-я. А я всё езжу и буду ездить. Всегда стараясь что-то сделать первым, но сохранить себя как человека. Потому что зазнайства природа Антарктики никогда не прощает.

В заключение я бы хотел сказать, что в настоящий момент Беларусь ведёт строительство в Антарктиде собственной национальной станции. Наша страна находит на это деньги и финансирует работу научных полярных экспедиций. На южном континенте побывало более 100 белорусов, и прямо сейчас на «Горе Вечерней», что вблизи российской полевой базы «Молодёжная», работает вот уже 10-я Белорусская антарктическая экспедиция. 7 парней, во главе с опытнейшим полярником Алексеем Гайдашовым, делают всё, чтобы наша полярная станция заработала в самое ближайшее время.