— Игорь, скажите, а что такое заповедник по своей сути — это способ отгородить живую природу от человека, либо наоборот — выстроить с ней иное, более правильное взаимодействие?

Заповедники, как правило, — это кусочки первозданной земли, которая не претерпела негативного воздействия человека (или такое воздействие было минимальным). Их создание — это единственный способ сохранить Землю такой, какой она стала в результате миллионов лет эволюции. Точнее, других эффективных способов делать это законодательство нашей страны просто не предусматривает. Поэтому если человек хочет сохранить какой-то участок дикой природы, он создаёт там заповедник, то есть изымает это место из хозяйственного обращения, снимает с него «ярмо» хозяйственной нагрузки, и природа возвращается к состоянию, в котором была до появления человека. Теоретически эти территории создаются навечно, хотя прецеденты закрытия заповедников тоже были. Поэтому мне кажется, что заповедник — это то особое место, где отношения между дикой природой и человеком наиболее гармоничны, где природа в значительной мере принадлежит самой себе, а человек становится только лишь её сторонним наблюдателем (в идеале), либо реализует те виды хозяйственной деятельности, которые не разрушают природу (например, организует созерцательный туризм).

Но помимо заповедников существуют и такие вещи как заказники и национальные парки. Подобная градация форм охраны природы определяется разной степенью их «жёсткости». И если территория заповедника полностью изъята из хозяйственного обращения и принадлежит юридическому лицу — заповеднику, то в заказниках могут быть запрещены только какие-то отдельные, обычно наиболее разрушительные виды природопользования. Что касается национальных парков, то эти организации изначально в большей степени ориентированы на человека, и там он может свободно наблюдать за природными процессами. Это некий компромисс между интересами природы и человека. Создавать одни лишь заповедники невозможно, потому что они стоят немалых денег. И при этом людям нужно объяснять, почему налоги, которые они платят, тратятся на развитие и поддержание заповедной системы. Национальные парки — хороший способ это сделать. В советские времена существовала концепция «чистой заповедности», но она в итоге оказалась немного утопической.

© Игорь Шпиленок

— А зачем в принципе нужно какие-то участки земли сохранять в первозданном виде? Если мы посмотрим на всю историю Земли, то увидим, что, наверное, процентов 90-95 всех когда-либо существовавших видов растений и животных исчезли, причём по самым естественным причинам. Вместо них пришли другие, и этот факт мало кого огорчает (включая экологов), а большинство людей об этом просто не задумывается. Почему же тогда необходимо удержать какой-то момент текущей ситуации, сохранять определённые виды животных и растений?

К идее того, что часть земли нужно оставить в первозданном виде, человечество пришло не так давно. Первый в мире национальный парк (Йеллоустонский национальный парк в США) был создан всего полторы сотни лет назад. А первый российский заповедник так и вовсе появился только в 1916 году. До определённого момента человечество было неспособно интенсивно преобразовывать нашу планету, но когда темпы этого преобразования резко увеличились, люди стали задумываться о последствиях и изобретать меры по предотвращению этой деградации, потере видов и так далее.

Учёные считают, что если ничего не предпринимать, то последними вместе с человеком исчезнут одуванчики, крысы, серые вороны и тараканы. Вы хотели бы жить в настолько упрощённом мире? Я, например, не хочу. Любая экосистема должна быть сложной и, допустим, лес в качестве грядок для выращивания древесины меня совершенно не «цепляет». Мне интересен настоящий первозданный лес, такой былинный, где обитает множество наших соседей по планете, куда можно пойти и увидеть там медведя или зубра — почувствовать эту мощь и вернуться домой совершенно возбуждённым от увиденного. Такой лес — это место открытий, и именно таким его видели наши прадеды. А заповедники — это инструменты, которые дают такую возможность, поэтому во всём мире их становится всё больше и больше, в том числе в нашей стране. Каждый год, как правило, создаётся несколько заповедников. Этот процесс не останавливался даже в годы Великой Отечественной войны, когда, несмотря на все сложности, не только не был закрыт ни один заповедник, но и, наоборот – было организовано два новых (в 1943 году). А уже в победном 1945-м «в строй вступило» сразу 6 новых заповедных территорий. И хотя заповедному делу в нашей стране всего 100 лет, оно так или иначе становится очень важной частью жизни общества, жизни государства.

Конечно, есть и противники создания заповедников, есть люди, которые считают более разумным тратить эти ресурсы на другие цели. Но, тем не менее, со всеми сложностями заповедное дело развивается и будет развиваться — это магистральное направление, происходящее во всём мире, и вряд ли кому-то по силам его остановить.

— Хорошо, а если взять обычного городского жителя, то зачем заповедники ему?

Средний городской житель может жить с дикой природой параллельной жизнью (не только с заповедниками, но и вообще) и никогда с ней не пересечься. Он будет ходить на всевозможные культурные мероприятия — в кино, в театры, на спортивные соревнования или выступления певцов, и ему будет этого хватать. Значительная часть населения именно так и делает. Но для того, чтобы такое стало возможно, чтобы мегаполисы развивались и жили своей жизнью, ресурсы в них свозят со всей страны, а иногда и из-за рубежа. Большие города пожирают территории, гораздо большие, чем они сами. Причём для большинства жителей наступление на природу остаётся незамеченным — они чаще всего и не подозревают, что экосистемы быстро деградируют. Даже я, большую часть своей жизни проводя внутри заповедников и национальных парков, упускаю какие-то важные вещи. Этим летом я решил поехать не в заповедник, а в архангельскую тайгу — просто посмотреть, как она выглядит. В юности я зачитывался Пришвиным, который описывал здешние нетронутые человеком реликтовые леса, и мне хотелось их увидеть. На деле же оказалось, что значительная их часть уже вырублена. Но в городах об этом никто не знает — да я и сам не знал, пока не увидел. Ведь когда мы обычно начинаем обращать внимание на проблемы? Помните, в 2010 году в Москве наблюдалось сильное задымление? Только тогда люди вдруг стали спрашивать: «Как это могло случиться? Откуда пришёл дым?» А он пришёл из природы, из осушенных болот в областях, окружающих Москву. Это результат климатических изменений, которые происходят из-за того, что первозданные леса интенсивно вырубаются, ведь именно они стабилизируют климат и оборот воды в природе. Поэтому столь частыми стали наводнения, засухи, пожары. Но городской человек читает про них только в новостях, и хорошо, если он пытается понять, почему это случается. Надо сказать, что сейчас всё больше людей всё-таки начинают задумываться, почему происходит эта деградация, почему всё труднее найти место, куда можно было бы поехать отдохнуть, почему всё труднее найти чистую воду и почему во многие регионы стало опасно отправлять своих детей на летний отдых.

© Игорь Шпиленок

© Игорь Шпиленок

— А с момента создания первого российского заповедника, 103 года назад, задачи заповедников каким-то образом менялись? Особенно на фоне того, что за это время произошло несколько технических революций?

Менялись, меняются и будут меняться, как меняется сама жизнь. Изначально Россия расширялась на восток, но люди шли туда не как туристы и не как завоеватели. Они шли туда за пушниной, за соболем. Пушнина для России в XVII, XVIII, XIX веках была тем же, чем сейчас является нефть — она приносила валюту. Но уже в конце XIX – начале XX века вдруг оказалось, что природа иссякла, и соболя больше нет. Тогда в стране и появились первые заповедники — для того, чтобы сохранить соболя в тех местах, где он чудом уцелел, в частности в Саянах и на байкальских берегах.

В начале это фактически были соболиные заказники, в которых уничтожались враги соболя, позволялось проводить биотехнические мероприятия по увеличению количества соболя, но жёстко велась борьба с браконьерством. Между браконьерами и охраной заповедников шла своего рода война. Потом заповедники эволюционировали — пришло понимание того, что какое-то животное, тот же соболь, может благополучно существовать только в здоровых экосистемах, и значит, охранять надо не отдельных животных, а весь природный комплекс. Потихоньку человек стал понимать, насколько тонко настроен механизм природы и насколько сильно всё в ней взаимосвязано. Эта настройка происходила миллионы лет, и вряд ли человеку стоит пытаться что-то в ней изменять, пусть и в лучшую, как ему кажется, сторону. И этот вариант невмешательства, как правило, работает лучше всего.

То есть если изначально заповедники создавались как видовые (Баргузинский — для охраны соболя; Воронежский — для охраны европейского бобра, который к тому времени сохранился только в Воронежской области, на реках Ивница и Усманка, Окский (создан позднее) — для охраны выхухоли), то сейчас применяется комплексный подход и охраняется буквально всё: от травинки до воздушного пространства над заповедником. А для отдельного вида, скажем, бобра, может быть создан видовой заказник, где и будут охранять только бобра. Вот такая эволюция произошла в заповедном деле. Менялись цели, менялись положения о заповедниках, менялось законодательство, и где-то в 90-е годы оно стало примерно таким, каким существует сейчас — учитывающим комплексный подход к этому делу.

© Игорь Шпиленок

— Сейчас в обществе ведётся активная дискуссия по поводу содержания диких животных в цирках и зоопарках. Много людей, даже не относящих себя к зоозащитникам, высказываются в том ключе, что от подобной практики следует отказаться. На встречный вопрос «А как же тогда дети узнают, что представляют собой эти животные?» они отвечают, что куда лучше это можно сделать в дикой природе — в заповедниках. Это действительно так? Способны ли заповедники выполнять ещё и образовательные функции?

Конечно, заповедники являются превосходной образовательной площадкой — причём не только для школьников, но и для зрелых учёных. Базовым с точки зрения образования, как мне кажется, является тот момент, что сама по себе идея заповедности родилась из-за того, что учёным понадобился своеобразный эталон дикой природы. Из-за сельскохозяйственной экспансии Россия уже в XIX веке лишилась многих диких полей, в которых существовали богатейшие экосистемы, и некоторые именитые учёные начали говорить, что хотя бы какой-то процент степей нужно оставить — как эталон и образец устойчивой природной системы. Представьте, если бы в современном мире не существовало эталона килограмма или метра, то началась бы полнейшая неразбериха. Точно так же и все заповедники — это тоже своего рода эталоны, благодаря которым мы можем посмотреть, какой в действительности является дикая природа (степи, леса, болота, тундра и так далее), и сравнить это с тем, насколько далеки от неё изменённые ландшафты и земли. Эталон — это начало системы координат, реперная точка, от которой мы отталкиваемся и понимаем, где вообще находимся. Например, на Камчатке вокруг города Петропавловск-Камчатский изменению подверглись только 3% земель, в то время как в центральных областях России эта цифра достигает 100%. Эти базисные знания вам не дадут, конечно, никакие зоопарки, в то время как в заповедниках вы всё можете увидеть своими глазами. Кроме того, зоопарки формируют лишь предельно упрощённое представление о дикой среде, не имеющее к действительности никакого отношения.

Существует ошибочное и очень распространённое представление, что заповедники полностью закрыты, замкнуты и доступны только науке. Но это совершенно не так. Просто взять и приехать туда, конечно, не получится (причём не только в заповедники, но и в большинство национальных парков мира), но если связаться с администрацией — например, зайти на сайт заповедника и оставить заявку, указав, когда планируется ваше посещение (во многих заповедниках этот процесс упрощён и автоматизирован), то желающим либо дадут «добро», либо скажут, что эти даты уже заняты и нужно обратиться в другое время. Такая процедура устанавливается по разным причинам. Взять, допустим, национальный парк «Югыд Ва» в республике Коми, откуда я только что вернулся. Это — прекрасный парк с первозданной природой, где возможны удивительные встречи с разными животными. За 14 дней я проплыл по парку по реке Щугор на резиновой лодке почти 400 километров и налюбовался самыми необыкновенными чудесами. Но нужно понимать, что нельзя допустить того, чтобы каждый плыл, когда это ему захочется, потому что инфраструктура заповедника имеет свои пределы. Вдоль реки стоит ограниченное количество избушек для остановки и ночлега, и национальный парк так регулирует процесс, чтобы в одной избушке не оказалось одновременно две или три группы.

Так же и в заповедниках — почти в каждом из них есть определённые экологические тропы, и я не знаю ни одного, где не предусмотрены возможности для посетителей. Но, наряду с этим, в заповедниках есть и территории (и значительные), где вообще запрещено всякое посещение, и где даже сотрудники заповедника стараются лишний раз не появляться. Это те места, где можно навредить размножению животных, где может произойти опасная встреча с хищником и так далее.

Поэтому, как и во всём мире, посещение заповедников, национальных парков и заказников в России возможно только по согласованию с их администрацией. Но администрация может ответить на вашу заявку отказом только для того, чтобы гармонизировать ваши отношения с другими посетителями национального парка и с его природой. В американском национальном парке точно так же могут кому-то отказать в случае слишком большого количества посетителей.

© Игорь Шпиленок

© Игорь Шпиленок

— Если кто-то из читателей захочет увидеть первозданную природу своими глазами, то в каком заповеднике вы бы порекомендовали ему побывать в первую очередь? В каком из них человек получит больше всего впечатлений?

Это зависит от того, что именно вы хотите получить, что хотите увидеть, потому что выбор у вас просто огромный — почти 200 федеральных особо охраняемых природных территорий. Поэтому я расскажу о том, что больше всего люблю сам. Есть несколько точек, очень для меня важных. Первая — это, конечно же, «Брянский лес» — заповедник, который находится недалеко от Москвы и который я когда-то создавал сам. Он занимает достаточно небольшую территорию, но в нём есть прекрасные экологические тропы. Кроме того, заповедник очень комфортен и удобен с той точки зрения, что здесь есть собственная гостиница, в которой вы можете остановиться, хороший визитёрский центр, и работают очень душевные люди, которые могут познакомить вас с заповедником. Если вы хотите посмотреть на диких зубров, постоять от них на расстоянии вытянутой руки, а может быть, даже дать им морковку или яблоко, то в зимнее время стопроцентно сможете это здесь сделать.

Если же вы хотите увидеть совершенно дикую природу, чтобы за всё время посещения не встретить ни одного человека, то для этого нужно ехать в удалённые заповедники Сибири, например, в национальный парк «Югыд Ва» на Северном Урале, о котором я упоминал выше. За всё время пребывания там я встретил только двух туристов, но зато видел лосей, диких северных оленей, медведей и не тронутые человеком ландшафты. Пока я плыл, то прямо через меня прыгали хариусы — рыбная ловля там запрещена, и рыба совершенно не боится людей.

Некоторые заповедники охраняют не только дикую природу, но и историческое наследие. Тот же «Брянский лес» — это история Второй мировой. Находящиеся здесь партизанские землянки видят все, кто приезжает. Есть заповедники, которые охраняют древнюю историю, например, в «Шульган-Таш» на Южном Урале есть Капова пещера с наскальной живописью, которой десятки тысяч лет. Такое можно увидеть только в Пиренеях и на Южном Урале, больше таких мест нет нигде. Помимо Каповой пещеры, «Шульган-Таш» знаменит ещё и тем, что сохраняет дикую бурзянскую пчелу. И именно благодаря этому заповеднику в нашей стране сохранилось бортничество. Борть — это улей, выдолбленный в дереве. До появления сахара бортничество на Руси было важнейшей отраслью экономики, но потом во времена Екатерины этот промысел был запрещён. Указ Екатерины выполнила вся Россия, за исключением башкир — те не подчинились. А царское правительство настаивать не стало — недавно там закончилась Пугачёвщина, и все боялись повторения восстаний. Сохранившись таким образом лишь в одном месте, бортничество могло полностью исчезнуть в советское время, но благодаря созданию заповедника этого не произошло.

Один из самых замечательных национальных парков, где ты многое понимаешь про историю нашего государства и народа — это Кенозерский национальный парк на юге Архангельской области. С дикой природой там не очень, но эта местность одухотворена присутствием человека, его традиционным природопользованием. Здесь прекрасно сохранилась материальная культура — Архангельские деревни, часовни, деревянные церковные и храмовые комплексы. И национальный парк поддерживает всё это в надлежащем состоянии. Кроме того, здесь чувствуется особый северный менталитет — очень приятные и хорошие в общении люди.

А вообще, у каждого заповедника есть какая-то своя изюминка, каждый запускает какие-то интересные проекты. Если вы хотите посмотреть на горные хребты — то дорога вам в Кавказский заповедник или Сочинский национальный парк. Если хотите увидеть толпы медведей — то отправляйтесь в Кроноцкий заповедник. Если же хотите понаблюдать за китами, то это Кроноцкий и Командорский заповедники.

В советские времена туризм на территории заповедников не поощрялся, но сейчас во всех заповедниках есть специальные отделы, которые отвечают за это направление работы. Гидов, особенно квалифицированных, может и не хватать, но все заповедники стремятся, чтобы такого рода люди были. Мне приходилось бывать во многих национальных парках и заповедниках мира, и в 80-90-е годы я думал, что мы вряд ли когда-то достигнем мирового уровня, но сейчас во многих наших заповедниках уровень развития туризма просто потрясающий, высока степень понимания посетителей, поэтому в заповедниках они действительно многому могут научиться и многое увидеть. В качестве примера в первую очередь вспоминается Кенозерский национальный парк и наш заповедник «Брянский лес», национальные парки Урала, заповедник «Столбы» в Красноярском крае – все они очень хорошо работают в этом направлении. Конечно, система большая, и в ней есть примеры как очень передового опыта, так и аутсайдеры. Но если ещё несколько лет назад были заповедники, не имеющие собственного сайта с информацией и разъяснениями, то сейчас абсолютно у всех российских заповедников и национальных парков сайты есть, и у более чем половины — очень хорошие, позволяющие найти массу информации и об этих территориях, и о том, что облегчит там пребывание: куда ехать, как ехать, к кому обращаться.

© Игорь Шпиленок

— Насколько мне известно, в деле охраны природы очень большое значение вы уделяете фотографии. Расскажите, пожалуйста, о тех вещах, которыми вы в этом направлении занимаетесь.

В заповедниках и национальных парках я действительно работаю в том числе в качестве фотографа и считаю миссию фотографии очень важной. Именно фотографы могут донести до людей, живущих далеко от природы, послание о том, в насколько бедственном положении она сейчас находится, и что от той первозданной среды, которая ещё 100 лет назад довольно близко подходила к городам, в которых мы живём, мало что осталось.

С помощью фотографии я объясняю сложные проблемы. Это — причина того, почему я не делаю одиночные снимки, а показываю крупные истории, как правило — фотокнигами, фотовыставками или циклами публикаций. Например, в 2013 году, когда приближалось 100-летие заповедного дела, на машине ГАЗ-66 я отправился от Брянского леса, расположенного на границе с Украиной и Белоруссией, до Кроноцкого заповедника, который находится на Камчатке. Я проехал от заповедника к заповеднику, в некоторых проводил неделю, в некоторых — месяц, и попытался рассказать о том, какой стала система наших заповедников через 100 лет после создания первого из них; какую современную функцию они выполняют, какие природоохранные проекты запускают, какие охраняют ландшафты, какие люди в них работают. Эта экспедиция продлилась целых 4 года. Её результат — это и книжный проект, и выставочный проект, и, конечно же, блоги в социальных сетях, ведь, делая свою работу, я старался, чтобы как можно больше людей узнало о том, какой стала наша заповедная система.

Сейчас я занят другим большим и сложным фотопроектом, посвящённым первозданным лесам. В последние десятилетия мы теряем их слишком быстро. Раньше думалось, что у нас есть огромная Сибирь, что есть болотистая северная тайга. Но сегодня эти территории уже не защищают ни болота, ни расстояния. Технологии изменились, и там, где раньше трудились двуручной пилой, впоследствии сменив её на бензопилу, сейчас работают огромные комбайны для заготовки леса. За год-два они делают то, что наши деды делали за сотни лет. Кроме того, если раньше была нужна только деловая древесина, то теперь забирают всю без остатка, потому что из неё научились делать всё что угодно — фанеру, целлюлозу, оргалит и так далее. В этот проект я погружён около года и уже сделал целый ряд радиальных экспедиций по исследованию темы, несколько раз побывал на Русском Севере — в Архангельской области, в Коми, в Карелии, — а также в Краснодарском крае. В следующем году или через год я хочу ещё раз проехать трансроссийскую экспедицию, чтобы рассказать о состоянии первозданных лесов во всей стране, и о том, какую роль заповедники и национальные парки играют в их сохранении, какую роль ещё могут сыграть и почему важно создавать новые заповедники и национальные парки.

Этот проект многого от меня требует, но должен принести и немалую природоохранную пользу. Это очень трудная для съёмки тема: это не медведей на Камчатке фотографировать. Тут нужно думать, как снимать так, чтобы далёкие от проблемы люди, живущие в городах, смогли бы её прочувствовать так же, как и я.

© Игорь Шпиленок

— А зачем это всё нужно лично вам? Понятно, что на такие вопросы всегда можно дать «дежурный» ответ — что-то типа «душа болит». Но можно ли это чуть-чуть расшифровать?

Можно сказать, что таким образом я лечу свою детскую травму. В отроческие годы в Брянской области недалеко от реки Десна у меня было место, которое я очень любил. Но однажды где-то в начале семидесятых этот маленький «рай на земле» был уничтожен буквально у меня на глазах, и от леса там осталась только растерзанная тракторами земля. Мне было всего 13 или 14 лет, и тогда я пообещал себе прославиться тем, что смогу сохранять в брянском лесу хоть какие-то кусочки таких мест. Тогда я ещё не знал даже слова «заповедник», но почему-то инстинктивно чувствовал, что так можно сделать, и всю дальнейшую жизнь подчинил этому. Немного повзрослев, я поселился в лесу и стал собирать материалы для создания заповедника. И в итоге, в 1987 году, заповедник «Брянский лес» был создан. 10 лет я проработал его директором и делал это очень успешно: два раза увеличивал его площадь (каждый раз по этому поводу готовилось решение правительства), создавал вместе с единомышленниками заказники вокруг заповедника, нашёл множество союзников, но потом вся работа во что-то упёрлась, и двигаться дальше стало невозможно. Я понял, что именно не давало идти вперёд — непонимание очень многими людьми важности дикой природы. После этого я решил уйти с административной работы и заниматься просветительской — я стал рассказывать, почему нужны заповедники и национальные парки. И такая деятельность для меня самого оказалась очень интересной.

Кроме того, когда я сам вижу нетронутую природу — у меня буквально подгибаются коленки. Всех людей возбуждают разные вещи: кого-то — прекрасная картина, кого-то — прекрасная музыка, а меня возбуждает прекрасная дикая природа. Я уже рассказывал вам о том, почему заповедники так важны, но для меня «заповедник» — это больше религиозное понятие. Я не религиозный человек, но я имею в виду то, что перед жизнью, перед всеми её формами я испытываю некое благоговение. Я убеждён, что человек — это только один из многих видов живых существ, и остальные виды ничем не хуже и так же прекрасны. Мы в чём-то обогнали их в процессе эволюции, но ведём себя по отношению к ним очень недостойно, используя биоресурсы как нам заблагорассудится: хотим — уничтожим, хотим — посадим в зоопарк. Я стараюсь менять это вокруг себя и призываю к этому других.

© Игорь Шпиленок

Если просто встать на площади и говорить прохожим, что не нужно делать так-то и так-то, то это, очевидно, не поможет. Мой способ — это показывать людям что-то совершенно замечательное, к чему у них возникнет своё личное отношение — тогда они захотят это сохранить. В своё время я работал инспектором Кроноцкого заповедника — в местах, которые мне очень нравились (Камчатка фактически стала для меня второй родиной). И вдруг в 2010 году власти края обратились в Минприроды с предложением построить в центре Кроноцкого заповедника гидроэлектростанцию. В пользу строительства даже были приведены определённые аргументы, хотя многие опытные люди тогда говорили, что в этом строительстве нет никакого прока. Производство электричества вдали от цивилизации потребовало бы ещё и строительства линии электропередач, которая по тому рельефу могла обойтись дороже, чем сама электростанция. Кроме того, на Камчатке энергетических мощностей было и так немало. Но проект начал обсуждаться, и я вдруг представил, что его одобрят. Аргументировать в противовес, что это федеральный биосферный заповедник, что он находится под эгидой ЮНЕСКО — это использовать чужие и непонятные для большинства людей слова. Тогда я решил поселиться на Кроноцкой реке и попытаться сделать так, чтобы как можно больше людей влюбилось в тех обитателей, которые на ней живут. Директор заповедника поддержал меня — мне поставили спутниковую «тарелку», и я начал рассказывать в социальных сетях обо всём, что вижу — чтобы люди узнали об этой реке, о том, какая там прекрасная нетронутая природа.

Каждый день в течение года я рассказывал о своих соседях. Мой блог в «Живом журнале» поднялся в топ-10, где конкурировал за 5-е место, а статистика показывала, что ежедневно его читают сотни тысяч людей. У них появилось своё отношение к этому месту, они узнавали всех обитателей «в лицо» и называли их по именам, которыми я их наградил: лиса Алиса, медведь Робинзон, медведица Суземка, олень Сосед и так далее. А когда погиб лис Злодей Злодеевич, запутавшись в выброшенной морем рыболовной сети, его оплакивали тысячи людей. Потом родилась книжка — «Мои камчатские соседи». Она издавалась 5 или 6 раз большими тиражами, стала бестселлером. Теперь, если бы проект по строительству гидроэлектростанции был одобрен, можно было бы, спасая эту реку, начинать мощную кампанию, в которой наверняка удалось бы победить. Когда у людей есть к чему-то отношение, то они готовы за это бороться, готовы вкладывать свою энергию, ресурсы, душу, в конце концов. Но, к счастью, Министерство природных ресурсов смогло отстоять заповедник и проект, предложенный Камчатским краем, был отклонён.

Мне очень хочется, чтобы у людей сформировалось такое же душевное отношение и к другим заповедникам, к национальным паркам, к первозданным лесам, чтобы они не оставались к ним равнодушными и каким-то образом участвовали в их защите. Чтобы арендаторы первозданных лесов не могли вырубать их втихомолку, просто потому, что об этом никто не знает. Чтобы природоразрушающие проекты, вроде строительства в центре заповедника гидроэлектростанции, сразу вызывали недовольство десятков тысяч людей, которые бы считали, что это святое, и так делать нельзя. Именно в этом я вижу миссию фотографии — что она может быть инструментом в борьбе за сохранение природы. Собственно, и создание заповедника «Брянский лес» в 80-е годы мне удалось лишь потому, что я подготовил документальную повесть, которая была опубликована в местной прессе в сопровождении фотографий, а потом провёл в Брянске фотовыставку. И тогда, в советское время, это сработало — заповедник был создан. Я думаю, что это и сейчас продолжает работать. Когда я этим занимаюсь, то чувствую, что живу полнокровно. Я ощущаю, что я нужен и что способен на что-то влиять, способен что-то улучшить.