– Игорь Петрович, вы были создателем лицея им. Лобачевского и первым его директором. Расскажите, как и когда появился этот лицей?

В свое время я работал в университете, где у меня был опыт преподавания на кафедре психологии. Хотя вуз я закончил по направлению, связанному с теоретической физикой, но распределился на кафедру психологии – так уж случилось, что на третьем курсе стал сильно интересоваться вопросами организации мышления и коммуникации, педагогикой.
Потом я стал создавать эту школу, и в 90-м году мы ее отк­рыли. Первые годы работа директора осуществлялась фактически  на пустом месте. Нам отдали только небольшую комнатку – бывшую комнату парткома факультета. Это было единственное наше помещение – одновременно учительс­кая, кабинет директора, место отдыха учеников. Но это был и момент мощнейшего общения. С нас, естественно, требовали различные бумажки, на что мне всегда хотелось сказать требующим органам: «Мы бы давно наладили нашу работу, но нам мешают дети, которых еще учить надо». Ждали каникулы, думали, когда детей не будет – бумажки напишем. Но каникулы пришли, а все дети сидели на своих местах. В принципе, если с детьми нормально работать, то они увлекаются. Мне кажется, что педагог не должен думать, что если он учит, то самому при этом двигаться никуда не надо. Он должен сам работать, что-то делать. Ведь ребенок подходит и начинает интересоваться тем, что делает взрослый. Если ему в этот момент не сказать «отстань», а начать объяснять, то дальше он увлекается.
Потом сменилась адми­нистрация. Отношение было такое, что меня не сильно-то и хотели куда-то двигать. Поэтому в основном сидели здесь, варились внутри. Только недавно стали куда-то выходить. Многое из имеющегося сегодня – продолжение того, что мы создали, когда я был директором. В основном все здесь куп­лено на мои деньги или подарено выпускниками, каких-то особых вложений школы нет.

– Какого типа образовательные технологии Вы применяете?

У нас есть организация «Космические разведчики», которая, хотя и создана при лицее, зачастую действует автономно. Слово «разведчики» в названии иногда пугает, но на самом деле в российской традиции юные разведчики – это то же самое, что скауты. Когда я столкнулся с системой скаутинга, то понял, что многие вещи, которые я нарабатывал кровью и шишками, там уже присутст­вуют. В скаутинге много интересного, есть чему поучиться. Основываясь на имеющемся, удается создать не монокружок по одному направлению (кружок юных физиков или биологов, или авиамоделирования), а очень гибкую систему. Освоение специальности в скаутинге предполагает прохождение мини-курсов по специальности с получением, по итогам, значка, после чего нужно двигаться дальше, осваивать другие направления. Используя эту систему, можно заниматься более серьезными вещами.
Сейчас часто поднимается вопрос о том, что человек должен иметь широкий кругозор, быть достаточно универсальным, легко переходящим из одной области в другую. Такая универсальность присутствует в космонавтике. Я все время говорю: «Назовите мне любую область деятельности, и я вам покажу, как она связана с космонавтикой».

– Какие существуют направления работы в рамках этой организации?

Среди наших направлений работы есть радиоэлектроника, программирование, моделизм. При этом, когда пишем программы, стремимся, чтобы либо они были связаны с астрономическим моделированием (компьютерный планетарий), либо позволяли  какие-то астрофизические вещи моделировать – развитие звезды, например. А там есть процессы энерговыделения, гравитационного сжатия и другие.
Это мы делаем вместе со школьниками, начиная с 7-го класса. У нас сейчас такая ситуация, что «старые» подросли, выпустились, поэтому я беру новичков среди 6-7 классов. Писать программы они начинают где-то в классе 9-10. В 7 классе мы еще не ориентируем школьника на институт. Его надо развить, посмотреть, что из него получится.
Когда ребята только приходят, они сначала проходят вводный адаптационный курс, который мы создали в лицее уже много лет назад. Это трехдневный тренинг, где, с одной стороны, есть сплочение, коллективная работа, задание доброжелательного отношения друг к другу, с другой – знакомство с организацией «Космические разведчики» и ее деятель­ностью. Потом ребята начинают интересоваться.
По существу, интересы могут быть очень разные. Мы должны быть готовы отреагировать на задачу, интересующую школьника. Один школьник приходит и говорит: «Я хочу сделать модель самолета SR-71». Мы выбрали масштаб и начали работать. Я не знал тогда его подготовки. В процессе работы поняли, что для его уровня  это пока задача сложная, поэтому перешли для начала на более простые вещи. Другой хочет изучить авиацию, ему паять не очень интересно. Значит, пусть будет авиация. Мы должны дать возможность школьнику заниматься той дея­тельностью, которая  ему интересна.
Сама система здесь такая, что нет кружка с определенным расписанием. Школьники находятся здесь все время, каждый имеет свою задачу, по которой двигается дальше. Моя задача – сделать так, чтобы эта комната была универсальной.

– Какие еще направления работы у Вас есть?

Еще одно направление нашей деятельности – это техническое творчество. Когда я пришел на выставку технического творчества 4 года назад и посмотрел на все, что там было, то сложилось впечатление, что если некоторые вывески убрать, то становится не понятно, что это: выставка 60-х годов или 2008-го. В принципе, модели – те же, элементные базы по части электроники – те же.  Кому это сейчас нужно? Техника ведь уже совсем другая. Поэтому здесь стоит задача совершить определенный технологический прорыв.
Мы уже достаточно давно работаем с микропроцессорами в части их применения  в электротехнике или в энергетике. Это направление ведет мой теперь уже выпускник. Сейчас он – один из ведущих специалистов по части радиоэлектроники: занимался энергетичес­кими системами, дистанционным управлением. Он приходит сюда, работает с детьми.
В последний год я взял предмет «технология». В школе этот предмет обычно – персонаж всех анекдотов, но на самом деле это очень перспективное направление, только его надо правильно оформить.  Если там будут дяденьки из производства, которым уже под 70 лет, естественно, дальше вырезания медведей дело не пойдет. Но можно сделать и совершенно нормальный предмет, и я сейчас этим занимаюсь по направлению радиоэлектроники.

–  Почему решили заниматься именно радиоэлектроникой?

Если сейчас делать технологический прорыв, то начинать надо с механики, а это  все равно ЧПУ и электроника. Делая любую вещь, все равно упираемся в электронику. Поэтому, на мой взгляд,  современная электроника – база для всего остального.
Такую базу хотелось бы иметь свою. И у нас здесь намечаются интересные контакты. Например, в Москве есть фирма «Аргон», которая делает компьютеры для космических аппаратов, в том числе для  «МКС», «Мира». С ними взаимодействие очень полезное получилось.
Еще одно интересное направление, в которое мы сейчас пытаемся войти – это наноспутники. Изначальный подход в космонавтике был такой: взять большой спутник размером с автобус и начинить его всем, чем только можно. При этом выйти из строя и «накрыться» может все сразу. Альтернативная идея – создавать маленькие спутники, которые  имеют монозадачу – выбрасываются, отрабатывают ее и сгорают в атмосфере. Сейчас уже существуют наноспутники и пикоспутники. Пикоспутник имеет размер примерно с винчестер, нано – побольше – от 10 до 30 килограмм. Он делается быстрее, мобильнее. Такая задача под силу и студентам. Большой спутник создаётся в лаборатории и над ним работает множество людей. Надо все согласовывать, увязывать в единую конструкцию.  Проще сделать много маленьких спутников, направленных на конк­ретную задачу.

– В каком контексте Вы работаете с наноспутниками?

В Швеции проводится интересный европейский конкурс «Cansat» (sat – сателлит, спутник; can – банка), и мы в нем участвуем. Задача конкурса – сделать спутник, который весит не больше полкило и влезает в банку из-под пепси. Хотя спутник – это громкое название: все вкладывается в самодельную ракету и закидывается на километр или на два (при этом ракета – не наша проблема). Дальше этот спутник выталкивает ракету. Банка начинает падать, открывается парашют. Вся задача в том, чтобы сделать для нее какую-то интересную начинку, получить данные, обработать их и представить.
Сейчас мы добиваемся того, чтобы Казань стала хотя бы российским центром этого направления.

– И за счет чего Вы собираетесь это сделать?

За счет инициативы, в первую очередь. Наши выпускники (те, кто уже учится в университете) и ребята из КАИ съездили на аналогичный мировой чемпионат и заняли там второе место. Если бы со мной посоветовались, то было бы первое (смеется). Это казанская инициативная группа, в которую входят аспиранты и студенты.
Так как мы из ракетчиков в Казани самые продвинутые, то существует задача создать ракету, необходимую для организации собственного конкурса. Эту ракету мы делаем со школьниками. Она должна закинуть на высоту 2 километра 1-2 спутника по полкилограмма, либо по 1,5 килограмма веса. Для модельных вещей – запредельная задача.
Мы как раз вчера один из запусков проводили. Шоу для класса сделали. Запустили на 300 метров – чтобы все видно было, зрелищно. Нет пока толку поднимать выше – получим маленькую слабо различимую точку в небе.

– Вы работаете только со школьниками?

Ситуация складывается так, что когда школьники вырастают, они становятся студентами и все равно приходят сюда. Ступенчатая система. То есть человек, когда что-то осваивает, будучи еще школьником, уже становится в каком-то смысле педагогом. По скаутской системе его называют инструктором. И он уже начинает делиться своими знания­ми. Дальше он идет в вуз и тоже сюда приходит. Конечно, не все, с каким-то отсевом. Студенты – это мои помощники.

– Каким образом взаимодействуете с родителями?

– Сейчас почему-то наметилась странная тенденция – родителей от школы всячески отстраняют. У меня ребенок ходил в 102 школу. Школа достаточно хорошая. В школе стоит охрана, ребенка до двери довел, сдал, потом в определенный момент должен прийти и забрать. В школу ты не допускаешься.
Но хотелось бы, чтобы родители стали полноправными участниками процесса. То, что ребенка надо просто отдать – к сожалению, уже сложившийся стереотип. Но у родителей младших школьников лучшее понимание, они больше участ­вуют в жизни ребенка. В 11 классе добиться, чтобы родители пришли на родительс­кое собрание, – большая проблема. Хотя раньше такое тоже было, но не настолько, сейчас ситуация усугубилась. Учителя могли бы это исправить, но это должны быть соответствующие учителя.
Я сейчас стараюсь делать так, чтобы проекты были с учас­тием родителей. У нас 6 класс организовался благодаря инициативе родителей. Дети из разных школ, но все занимались олимпиадной подготовкой по математике. Эта группа никак не могла ждать 7-го класса. Родители пришли и сказали, что хотят  создать группу и набрать 6 класс, и мы его открыли. Родители участвуют, помогают, отношения складываются.

– Какие внешние взаимодействия у Вас есть?

Есть очень мощные взаимодействия по части радио­любительства. Мы осуществляли любительскую радиосвязь школьников со станцией «Мир» где-то в 1993 году, когда она еще летала. С МКС тоже пытались связаться, но у нее орбита не сов­сем подходящая. Связываются они только в свободное время, но в эти моменты витки проходят не над Ка­занью. Но мы их слышим, когда они разговаривают.
Я сначала не понял, почему школьники так эмоционально отнеслись к радиосвязи с космонавтами. Это был служебный разговор со станцией «Мир». Один из космоса спрашивает: «Ты мне не напомнишь такую-то формулу?», они как раз начинали подготовку к посадке. На  школьников это такое впечатление произвело! Друг другу потом с хохотом рассказывали: «Представляете: они, оказывается, формулы не помнят – как и мы!».
Еще мы в звездный городок ездили. Занимаясь прог­раммированием, стали  писать симулятор для тренажеров. А в звездном городке проводится международная конференция по пилотированию в космонавтике, мы послали работу и нас пригласили.
Было забавно наблюдать, когда объявляли: доклад Новосибирского центра тренажеростроения, доклад такого-то рязанского исследовательского центра, потом: город Казань, школьник, лицей №1. Но приняли хорошо, им очень пон­равилось. К сожалению, из-за многих факторов работа не была продолжена. Тогда они нам предлагали остаться, мы даже билеты сдали, остались еще на день, потому что очень интересно было. Провели нас по всему звездному городку, показали все тренажеры. Было настолько много новой информации, так все было интересно, что даже я, человек, увлекающийся космонавтикой, понял, что человеческая память имеет предел.
Еще был такой интересный факт. В университете в свое время строился 2-хметровый телескоп. В сравнении с 12-тиметровыми, которые сейчас вводятся в строй в мире, 2-хметровый выглядит скромно, но для университетов – это один из крупнейших телескопов.
Но телескоп – это не только хорошая оптика. Нужно место, где постоянно хорошая погода. Заведующий кафедрой астрономии сделал спорный для многих шаг. В начале перестройки, когда денег на строительство не было и площадку найти было очень сложно, договорился с турками, чтобы те построили обсерваторию у себя, а мы бы туда поставили наш казанский телескоп. Теперь, если мы с Турцией резко поссоримся, то не знаю, что будет.

– Вашему проекту уже более 20 лет. Где сейчас Ваши выпускники, чем занимаются?

Одно поколение ушло в астрономию. Есть даже те, которые работают в европейском космическом агентстве. Один человек работает на NASA. Это девушка, которая уехала в Америку. Теперь она блоки для американских шаттлов собирает.
Некоторые пробились по другим направлениям.
Фактически мы готовим школьников для каких-то существующих структур, нацеливаясь на то, что от нас требуют подготовить. Отдать им и, по существу, забыть. В итоге не очень положительный опыт получился. В свое время мы отправили выпуск на кафедру астрономии. Но через пару лет они приходят ко мне и рассказывают, что никому там ничего не нужно и  молодым пробиться никуда невозможно. Кафедра сворачивает любую свою внешнюю деятельность. У молодежи никаких перспектив нет.
Я понял, что на самом деле с тем же университетом надо иметь некий проект его развития. И готовить школьников сразу надо на то, чтобы они не просто пришли и вписались в структуру, а начинали что-то двигать и менять, развивать.

– Как Вы оцениваете в целом сложившуюся ситуацию в школьной системе образования?

Школа сегодня живет какой-то своей жизнью. У нее свои проблемы, которые выдумываются ей самой внутри.  Но жизнь-то совсем другая, и школам надо вырываться из чахлости, которая есть в этой системе, уходить от всяких отчетов об экспериментальной работе. А то почитаешь отчет – так у нас оказывается не республика, а мощнейший центр разработок. Только вот ничем это не отличается от того, что есть в соседних областях.
Понятно, что школа – это элемент, включенный в большую систему. Любое развитие должно всегда идти с выходом наружу. Но школа в этом отношении закрытая, и этот выход совершенно не отработан. Введение чего-либо нового выходит из внутренних устоявшихся рамок: так удобнее предмет вес­ти или еще что-то там подобное.
Поэтому мне бы хотелось в школе сделать так, чтобы мы понимали все, что происходит вовне, и если где-то делается лучше, чем у нас, то воспринимали бы это как личный вызов, старались разобраться и сделать у себя еще лучше.