7900
Сергей Федотов
Народный мастер Республики Татарстан, член Международного Союза дизайнеров и Палаты Ремесел Республики Татарстан.
– Сергей, расскажите, когда и как создавалась Ваша мастерская, и как Вы начинали свою деятельность?
Мастерская художественных ремесел создана 16 лет назад на базе 75-ой школы. Сам я северянин – 40 лет прожил в Мурманске и получил там инженерное образование, хотя мой дед и прадед был вятскими ложкарями. Художественных учебных заведений в Мурманске не было, и мне пришлось пойти в Высшее мореходное училище, получить диплом штурмана дальнего плавания и работать во флоте. Благодаря этому, я посмотрел мир, поработал в 15 странах. Но все это время я занимался самообразованием в части ремесел. Это то, что мне было действительно интересно.
Когда пришлось уехать с Севера, я перебрался в Казань, где встал вопрос – чем заниматься дальше? И в 40 лет я решил поменять в своей жизни практически все и наверстать то, чего мне не хватало раньше. Я стал искать мастерскую, и директор 75-ой школы здорово этим заинтересовалась. Она не только предложила мне мастерскую, но и открыла ставку педагога дополнительного образования (к тому времени у меня уже был педстаж), и я стал работать с детьми. Эта школа полна культурным компонентом. Часть первоклассников, которые сюда ходят, поступает в соседнюю музыкальную школу, часть идет ко мне. Работаем мы интересно, так что родители остаются довольны.
В школе я подготовил авторские программы по обработке дерева и фито-дизайну, выставил их на конкурс и получил лауреатские дипломы. Потом сделал программы росписи по дереву и живой глине. А еще были передачи на радио и на телевидении.
Долгое время пытался убедить чиновников из Министерства образования в том, что нужно перестраивать программы подготовки детей. Когда дети попадают в первый класс, первые три года все занятия у них ведет, как правило, один педагог, поэтому он четко знает, что из себя представляют эти ребята. В то время в школах начали вводить психолога, а моим предложением было ввести триумвират: педагог, психолог и я. Через три года мы могли бы сделать заключение – какие способности есть у каждого ребенка, и в дальнейшем с одним работали бы как с математиком, с другим – как с гуманитарием. Дальше детей нужно подвести к 9-му классу, но не направлять всех в 10-11 классы, а улучшить систему подготовки в средних специальных учебных заведениях – чтобы дети, попадая туда, получали конкретное образование. Харисов, тогда еще министр образования, со мной соглашался, многие пытались что-то сделать. Но в итоге было просто сказано, что перестройка системы образования идет… Что-либо делать дальше было бесполезно, и я просто продолжил работать на базе мастерской.
То, что я говорил, стали делать совсем недавно: учить до 9-го класса, а потом распределять по разным направлениям. А делать надо было немного раньше. Потеряли 10 лет, если не больше. И аукнется это очень серьезно – уже сейчас в Казани нет специалистов среднего звена.
– Много ли детей в итоге становится мастерами?
Из всех детей, которые прошли через Мастерскую, можно выделить только 5-6 человек – те крупицы, ради которых все это стоило затевать. Но и из них только три человека пошли по данному направлению. Дело в том, что престиж профессии художника-дизайнера утерян и для огромного города мастеров, которым Казань была раньше, это серьезная проблема.
Из тех детей, которые у меня занимаются, я выделяю желающих, и по рекомендации они могут пойти в художественную школу. Если в художественной школе на Ибрагимова они говорят, что пришли из мастерской Федотова, их возьмут в любое время. В случае необходимости мы можем посоветовать направить ребенка в школу подготовки в КИСИ или другие. Неплохие связи у нас были и с художественным училищем.
– Когда Вы говорите про желающих, то имеете в виду выбор самого ребенка или выбор его родителей? Или это Ваш выбор? С чьим выбором Вы работаете?
Роль родителя здесь важна – он может поддержать или не поддержать. Идеальный вариант, это когда родитель и ребенок смотрят в одном направлении. Но такое бывает крайне редко – один случай на сотню, в лучшем случае.
Что касается меня, то рабочая сила мне не нужна. Я пытаюсь провести элементарную корректуру, которая может понадобиться ребенку. Имея у себя всегда открытую дверь, я могу дать возможность ребенку не замыкаться на своей семье или на улице. Бывают случаи, когда дети приходят со своими проблемами: кого собака покусала, у кого пальто порвали… Но бывали проблемы и посерьезнее. Сейчас у этих ребят уже свои дети. Бывает, подходят, обнимаются, вспоминают, как приходили сюда за поддержкой.
Я считаю, что у ребенка должен быть человек, к которому можно прийти, что-то рассказать, поделиться, может, просто поплакаться. Люблю фильм Динары Асановой «Пацаны», в котором главный герой, настоящий педагог, на вопрос, почему он позволяет обращаться к себе на «ты», говорит: «Я думаю, что у каждого пацана должен быть хотя бы один мужик, которому он может сказать «ты».
Этот человек может просто выслушать или что-то посоветовать. На это тратится много сил и надо сказать, что сейчас тех мальчишек и девчонок, которые заходят (а дверь открыта до самого вечера) стало меньше. Они стали больше замыкаться, уходить на улицу. Уже начиная с детского сада, происходит мощнейшая градация на бедных и богатых. Что самое страшное, если раньше родители интересовались, приходили сюда, сидели вместе с детьми на занятиях, то теперь в случае необходимости мне их приходится вытаскивать.
Я не ставлю здесь никаких глобальных задач, их круг четко очерчен. Если ребенок пришел сюда со слезами, и я помог ему в какой-то момент не оказаться в подворотне, я считаю, что моя задача выполнена. Если ребенок пришел сюда и получил какие-то рекомендации, я считаю, что моя задача выполнена. Если я помог этому ребенку и его родителям пойти чуть-чуть дальше и при необходимости консультирую его вплоть до пенсии, я считаю, что моя задача выполнена. И это одно из направлений.
– А какие еще направления работы есть в Вашей мастерской?
Другие направления связаны непосредственно с художественными ремеслами. От работы по дереву в таком объеме, как это было раньше, мы отказались. Хотя интересные проекты взять можем.
То направление, которое меня сейчас заинтересовало – это работа с костью. Кость в Казани не востребована, но именно поэтому я с ней и работаю, когда делаю большие картины. Мне интересна не отдельная работа с одним материалом, а стык материалов, то есть я отхожу от традиционных способов подачи. Когда я первый раз привез в Салехард свои работы, там удивились, что дерево может играть точно такую же функцию, как кость. Обычно дерево используют только на подставки. Мне было интересно именно состыковать их. Может быть, потому что у меня не было классического образования.
Третье направление, по которому мы работаем – это кожа. В свое время я пришел к технологии, которая называется пирография, то есть рисунок огнем. Пирография существует давно: в старину брали кусок металла, калили его и на каких-то деревянных изделиях делали орнаментальные вставки. Меня заинтересовал этот вариант при работе с кожей, а когда я стал насыщать изделия авторскими деревянными рамами и стыком с костью, стало еще интереснее.
Следующее направление – это этнография. Когда я приехал в Татарстан, я решил, что раз это то место, где я буду жить, я должен его хорошо понимать. Я стал изучать город, ходить, знакомиться с людьми. Меня, как человека нового, удивила большая пропасть в образовании, в подаче материала. Многие люди, живущие здесь, не знают не только родного языка, но и своих истоков.
Я стал читать книжки, прошел по музеям, и потихоньку наша мастерская начала заниматься этнографией. Когда я стал заниматься костью, я повторил все изделия, которые делались в Булгарах и Суваре. Было интересно – может ли изделие, выпускавшееся в 12-14 вв., иметь какое-то функциональное назначение сейчас. Оказывается, может. На этно-фестивалях или фестивалях ролевых игр и фантастики к нам подбегают и спрашивают, есть ли у нас стрелы лучников, путлища. Узкий, конечно, интерес, но, по крайней мере, он существует.
– Как Вы себя более определяете: как ремесленника или как инженера? Насколько технологизировано сегодня создание изделий народных промыслов?
То, что касается технологий, инженерии и всего остального, то здесь происходит определенный микст. Раньше ведь никуда не торопились, могли за всю жизнь сделать два-три изделия. Например, столешницы для дворцовых столов выводились вручную. Шкурки тогда не было, поэтому полировали хвощом, а доводили вручную ладонями. То же самое с костью. Раньше брали кусок кости, распиливали и снимали лишнее вручную. Сейчас такая работа бессмысленна, поскольку человек успеет сделать только десяток таких изделий и все. Естественно, мы используем и лобзики, и бор-машинки.
– А сама технология, ее суть, сохраняется?
Да. Важно понимать, что выбрать в конкретном случае. Многие косторезы берут ножовку по металлу и распиливают мамонтовую кость вручную. Можно ведь и на дисковой пиле сделать, но у нее ширина самого диска пять миллиметров – а это потери, в пыль уходит дорогая мамонтовая кость. Поэтому тут важен стык, когда каждый мастер для себя решает, как и что он будет делать.
Моя голова так устроена, что я могу видеть изделие без компьютера, я могу его себе представить. Это постоянные тренировки. Когда работаю с заказчиком, передо мной только лист бумаги и карандаш. Заказчик еще сам не знает, что ему нужно, или знает, но не может облечь это в определенную форму. Я начинаю с ним разговаривать и сразу зарисовываю то, что представляю – делаю «почеркушку». Ручка или карандаш – это продолжение моей руки. И это большой минус современного образования – то, что не учат работать непосредственно руками, перекладывая то, что есть в голове.
Когда заказчик уходит, я формулирую идею для себя, выкидывая все ненужное. Потом иду с «почеркушкой» к человеку, который работает на компьютере, объясняю, что нужно сделать. Это мой сын. Пока он делает, я сижу рядом и корректирую. Компьютерные технологии позволяют вытащить дополнительную информацию. Потом иду к своему начальнику производства. Все, что выдумываю я, делает он. Сажусь с ним, и пока он не выдаст мне контрольный образец, который бы меня устроил, не ухожу. Так эта вещь попадает опять ко мне, но уже в виде полуфабриката. Его я довожу вручную, обрезаю, одеваю и делаю все необходимое для того, чтобы он поступил непосредственно к заказчику. Все это называется непрерывность цикла. Во время всего этого процесса я думаю, что необходимо внести. Это может быть элемент декоративности, могут быть какие-то костяные изделия. Я могу это сделать полностью вручную. Иногда так и просят, и если изделие сделано вручную, то это будет видно.
– Насколько развиты сейчас в Казани и вообще в Республике такие ремесла? Где сегодня обучают навыкам ремесла?
Многие ремесла умирают. В 1996-97 гг. мне удалось застать в Казани последние мастерские, которые занимались косторезным промыслом. Раньше в Казани при любом предприятии, которое занималось желатинкой, пленкой, была косторезная мастерская. Они подчинялись Министерству промышленности, и все сувениры для Москвы и для вывоза за границу делались в Казани. Мне удалось познакомиться с несколькими мастерами, и они до сих пор меня консультируют. Получается, я единственный специалист, который работает с костью в Республике. Еще работают ювелиры, но только по мелким изделиям.
У меня много разных дипломов, и журналисты иногда меня спрашивают, какой из них самый любимый. Я говорю, что тот, где написано «За сохранение промысла».
Раньше у нас были одни из лучших специальных профессиональных учебных заведений – техникумы и ПТУ специального направления, где готовили плиточников-мозаичников, маркетристов, ювелиров. Сейчас они превращены в ПТУ, куда сдают неблагона-дежных детей: «Будешь плохо учиться, пойдешь в ПТУ». Что в результате получается: в Казани нет хороших специалистов среднего звена. Если нам нужен плиточник-мозаичник, мы вызываем его из-за «кордонья», тот же Кул Шариф турки строили.
– Вы говорили, что создаете методики, а у нас, я так понимаю, не учат, как нужно учить. Что лежит в основе методик обучения?
Учат в районах традиционного бытования промысла, в частности, в Пскове и Архангельской области. Варианты есть. В народных промыслах издревле существовала система, которая называлась «заплечное обучение», когда ребенок должен присутствовать при самом процессе. Если взять народные промыслы, чаще всего все мастерские находились в том доме, где люди жили, в избе. Резали ложки, ребенок просыпался, вываливался из люльки, целый день копался в стружках которые тут же и лежали. Потом он начинал ходить, подходил и смотрел, чем занимаются старшие - заглядывал через плечо и смотрел, что происходит, учился. Если вот такой системы обучения не будет, то не будет и всего остального.
– Это аналогично цеховому способу обучения, когда на производство приходит молодой специалист и ходит за прикрепленным мастером?
Да, это то, что существовало после войны – система фабрично-заводского обучения. Учебное заведение непосредственно находилось на заводе или рядом с ним. Студенты и мастера работали вместе, поэтому и вырастали хорошие специалисты. Сейчас специалистов нет, так как нет практики. Мой сын закончил КИСИ, у них была топографическая практика – один раз за 6 лет. Дочка заканчивает психфак нашего университета: у нее практики нет вообще!
Да, я согласен, система обучения в вузах и ссузах подходит к западной системе обучения, но к нам это попадает в худшем, искаженном варианте. Наша система образования совсем другая. И подгонять сейчас одно к другому – значит, терять деньги, время, людей.
– Как дети попадают к Вам на обучение? Вы берете всех желающих?
Меня часто спрашивают, как попасть на занятия. Я провожу консультации со всеми, могу поговорить с ребёнком, дать направление, то есть помочь понять, что ему нужно. Потому что многие этого не понимают.
На постоянные занятия я беру детей, в основном, из своей школы. Если бы я занимался со всеми, то пришлось бы открыть свою школу, заниматься только обучением и бросить все остальное.
Но все, кто желает что-то от моей авторской мастерской получить, могут прийти, проконсультироваться, решить какие-то вопросы, двери открыты всегда.
Еще я провожу мастер-классы. Например, на фестивале фантастики и ролевых игр «Зиланткон», я 9 лет провожу мастер-класс резьбы по кости. Все желающие приходят, садятся вокруг, и я им начинаю рассказывать, показывать… В сентябре я приехал с Таймыра, от Юнеско мы проводили там международный мастер-класс. Кроме меня туда приехал финский специалист. Мы давали для студентов двух техникумов на Таймыре трехдневный мастер-класс работы по оленьему рогу.
В прошлом году проводили детский двухдневный фестиваль перед Зилантконом. За три дня прошло 90 человек. Система была такая: у меня был рабочий стол, где стоял кусок металла, и дети из школ и детских домов по несколько человек подходили ко мне, садились вокруг стола, и каждый из них делал изделия на обычном кусочке кожи, которое получал себе в подарок.
– У каждого мастера должен быть тот один ученик, которому он по наследству передает умение, знание. У Вас такой есть?
Раньше я тоже думал, что такой ученик должен быть. Но с возрастом я стал считать по-другому. Предположим, я буду делать человека под себя, вот, например, сына. Но его голова работает по-другому. Я дал ему образование, и то, что он работает в мастерской, тоже играет свою роль. Но будет ли он и дальше работать в этом направлении, я не знаю. Не хочу брать какого-то ученика и делать из него Данилу-мастера, чтобы он потом, лет в 40-50, сказал: «Да, Сергей Анатольевич, очень тяжело это».
– Ну, и в заключение разговора – скажите, какой он все-таки, настоящий мастер?
Я считаю, что миссия мастера на Земле – сделать то, что он должен был сделать. Уильям Блэйк сказал: «Те, кто должен был сделать, но не делает, порождают чуму». И это страшно. Я видел достаточно людей, которым было дано многое: художник несостоявшийся, мастер спившийся и т.д.
Когда я делаю изделие, у меня в голове уже два следующих. Времени не хватает. Я продумываю, как я сделаю, как я закреплю это или это. Это непрерывный процесс. Нельзя быть художником или мастером строго с 8 до 11 часов.
Для человека, который находится рядом с тобой, тяжело, когда ты постоянно думаешь о чем-то, постоянно в поездках, не можешь находиться на одном месте долго. Потому что тебе нужна подпитка. Я редко вижу в мастерских художников книги, по которым они должны постоянно учиться, и если они все-таки стоят, то ни разу не открывались. Книги должны работать, они бессмысленны, если просто так стоят и гниют.
И я не понимаю творческие кризисы, когда кто-то говорит: «Я вот потом как сяду, как брошу пить, как создам…» Ничего он не создаст, его лучшие работы – студенческие – уже в прошлом. Это в любой классике можно посмотреть, что в художественной, что в обычной.
Я не ангел, не святой, у меня куча проблем, но я считаю, что это правильное направление. Как мне сказал один мой однокашник по мореходке: «Старик, так тебе за это еще и деньги платят? Это идеальный вариант, когда хобби совпадает с работой». Вот я считаю, что хобби должно совпадать с работой.
Фото: Евгения Николаева, Льюиса Хэйна, Ints Vikmanis / Shutterstock.com, из архивов Сергея Федорова
Warning: Undefined array key "text4" in /var/www/u0429487/data/www/erazvitie.org/tmp/smarty/templates_c/389db9f609aaecfa57f836c65bc9333ab3b0e7f1_0.file.article.tpl.php on line 93
Warning: Undefined array key "text5" in /var/www/u0429487/data/www/erazvitie.org/tmp/smarty/templates_c/389db9f609aaecfa57f836c65bc9333ab3b0e7f1_0.file.article.tpl.php on line 95
Подписаться на новыe материалы можно здесь: Фейсбук ВКонтакте
