Охотники за растениями

Преподавание биологии и связанных с ней дисциплин в дореволюционной России ограничивалось тем, что детям в начальных классах сообщали отдельные факты о природе. Углублённое изучение естественных наук по инициативе педагогов сталкивалось с трудностями прежде всего идеологическими – сложно было обсуждать теорию Дарвина в учебном заведении, где на другом уроке дети учили, в какой день что создал Бог. Тем не менее естественно-научное мировоззрение проникало в школы, прежде всего в Коммерческие училища, на которые давление управляющих органов образования оказывалось меньше и где методический контроль был слабее. Вопросы раннего изучения естествознания ставились в сообществах врачей и естествоиспытателей, появлялись новые методики, разработанные учителями-энтузиастами, не терявшими связи с академической средой. В 1907 году было создано Общество по распространению естественно-исторического образования (ОРЕО) – первая в России организация, ставившая своей целью популяризацию научных знаний среди школьников и взрослых. Одной из ключевых методик, продвигаемых ОРЕО, стали биологические экскурсии на природу, а также необходимые для реализации этой идеи экскурсионные станции.

Первая школьная экскурсионная станция была организована Мольденгауэром в городе Павловск в 1910 году. Она существовала как частное учреждение на средства своего заведующего и работала в основном с детьми соседствующих со станцией дачников. Летом с ребятами проводили экскурсии по окрестным лесам и лугам, иногда такие походы занимали целый день и направлены были в первую очередь на осмысленное общение детей с природой. Впоследствии, уже после революции 1917 года, подобных станций было создано довольно много. Вообще, со сменой власти было связано много надежд и чаяний в среде педагогов-новаторов того времени. Они освобождались от гнёта закостенелой школы и глупостей чиновников, а марксистские представления лучше сочетались с естественно-научной парадигмой, чем закон Божий.

В первые годы Советской власти действительно наблюдался подъём в плане новых методов преподавания, на этой волне экскурсионная практика была поддержана Крупской и Луначарским. К 1921 году в окрестностях Петрограда было уже более 10 экскурсионных станций, которые принимали за лето десятки тысяч детей. Методические материалы для работы экскурсоводов разрабатывались в ОРЕО, поскольку большинство активистов станций в нём состояло. На экскурсионных станциях преподавали не только школьные учителя, но и известные учёные – полярный исследователь Виттенбург, ботаники Любименко и Кайгородов, гидробиолог Дерюгин и многие другие. Часто приглашали других специалистов, учёных-исследователей – гостями на экскурсионные станции приезжали со своими лекциями ботаники и почвоведы, зоологи и эмбриологи, геологи и метеорологи. Для многих учёных в те годы работа на поддерживаемых Наркомпросом станциях означала крышу над головой, паёк, понятное положение в новом, строящемся обществе. Так что кроме очевидного педагогического и просветительского смысла биостанции имели огромное значение ещё по одной причине – на них выживало и вело свою деятельность научное сообщество в голодные, трудные и в целом неблагоприятные для науки годы. Работа на биостанциях давала возможность не только преподавать, но и вести исследования, публиковать научные работы по специальности.

Детская демонстрация в защиту полезных птиц, 1934 год.

Занятия на экскурсионных станциях проводились как по биологическим дисциплинам – дендрологические, энтомологические, орнитологические, так и другим предметам, например, по геологии, археологии, этнографии, астрономии – в зависимости от того, каким оборудованием располагала станция, и каким кругом знакомств обладал её заведующий. На Павловской станции был установлен неплохой по тем временам рефрактор, позволяющий наблюдать звёзды, там же велись занятия по метеорологии. В распоряжении Стрельнинской станции, образованной на базе яхт-клуба, был целый флот – 7 мореходных яхт, 3 швертбота, 3 тузика, 2 шлюпки и 8 буеров. Это давало возможность вести наблюдения в море за донной фауной и нерестом рыб, а заодно преподавать детям основы парусной морской подготовки. На многих станциях собирались музеи родной природы – монолиты почв, коллекции лишайников, мхов и грибов, зоологические уголки. На Лахтинской биостанции музей состоял из семи отделов – зоологического, ботанического, болотного, почвенного, геологического, археологического и исторического. Особой гордостью станции был инсектарий с живыми муравьями, показывающий настоящий муравейник в разрезе.

В образовательных проектах, происходивших в то время на биостанциях, принимали участие многие известные деятели культуры – художник и архитектор Бенуа, языковед Бубрих, контр-адмирал гидрограф Шведе, историк Платонов и даже известный всем детский писатель Корней Чуковский. А главным организующим звеном развития экскурсионного движения был Борис Райков, возглавивший ОРЕО в начале 20-х годов. Его трудами начали выходить журналы «Естествознание в школе» и «Живая природа», появилась единая система преподавания на биостанциях, прошли первые съезды педагогов-естественников. Борис Евгеньевич большое внимание уделял передаче опыта, накопленного на станциях, школьным учителям. На Павловской, а затем на Детскосельской биостанции им были организованы курсы для школьных педагогов по проведению экскурсий. Для этих курсов им была написана книга «Методика и техника ведения экскурсий». Работы Райкова по преподаванию естествознания до сих пор считаются классикой советской методики естествознания.

Его же имя дало название «райковщине» – ярлыку, наклеенному на всю питерскую группу педагогов-естественников в 1930 году. Давление на них происходило до этого уже несколько лет – их обвиняли в оторванности от жизни, в противопоставлении юннатам пионерской организации, игнорировании внедряемого в то время производственного уклона в обучении. В итоге Райков вынужден был оставить работу на инструкторской биостанции в Детском селе, ставшей к тому времени всесоюзным методическим центром подготовки экскурсоводов, затем он и его коллеги были арестованы, получили длительные сроки заключения, сам Борис Евгеньевич попал на строительство Беломорканала. В годы войны он преподавал в Архангельском педагогическом институте, в 1945 году вернулся в Ленинград и снова занялся методикой преподавания естествознания. Но центр юннатского движения переместился к тому времени в Москву.

Школа Робинзонов

Грустная судьба ленинградской группы педагогов-естественников коснулась и многих их последователей. Количество биостанций к тому времени насчитывало по стране несколько сотен, но многие из них после судебного процесса над членами ОРЕО были закрыты, остальные срочно перепрофилировались под новый запрос – биология должна была немедленно начать приносить пользу хозяйству страны, вместо исследований теперь приветствовались огороды и разведение домашней птицы. Экскурсионные программы, тщательно разработанные учебные пособия, музейные экспозиции сворачивались и убирались в архив, на их место приходили чертежи сельскохозяйственных машин, рыболовные сети, образцы кормов. По сути, основной задачей биостанций становилось обеспечение кадрами сельского хозяйства, и её, как могли, решали. Вместо квалифицированных педагогов станциями зачастую начинали руководить люди случайные в образовании, хотя и идейно правильные, методическая работа фактически прекратилась.

Эту политическую перипетию пережила и неплохо себя чувствовала московская Центральная биостанция юных натуралистов им. Тимирязева (БЮН) в Сокольниках под руководством Бориса Всесвятского. Собственно, с неё и пошло сокращение «юннаты», и с ней обычно связывают начало массового юннатского движения. БЮН была с самого своего основания в 1918 году более практико-ориентированной, нежели станции под Ленинградом – на ней возделывался огород, работал птичник. На базе Тимирязевской биостанции действовала опытная школа-колония для беспризорников, которую часто посещала Крупская. Всесвятский сам был одним из активистов производственного, агрономического подхода в обучении, поэтому легко адаптировал свою школу к новым веяниям. Работа на станции стала строиться по конкретным практическим направлениям – борьба с малярийным комаром, кружок куроводства, кружок по разведению лис. Систематический естественно-научный подход, правда, при такой организации обучения не мог быть реализован, но БЮН выпустила сотни молодых людей, получивших начальную биологическую подготовку и продолживших образование в этой области.

Программа массового естественно-научного образования в стране продолжала развиваться, в ней появлялись новые люди и новые идеи. Одной из ярчайших фигур в движении юных натуралистов стал Пётр Петрович Смолин. В 1923 году он организовал Клуб юных биологов при Московском зоопарке, год спустя ушёл оттуда и несколько лет работал преподавателем на БЮН им. Тимирязева. В 1930-м Смолин переехал в Архангельск, где основал и возглавил Северную зональную станцию Всесоюзного института пушно-мехового хозяйства. Позже, в 1935 году, он продолжил работу в Крымском природном заповеднике в должности заместителя по науке. Там он был арестован по доносу, но ему повезло больше, чем ленинградским педагогам – его дело пришлось на очередную смену руководства в силовых структурах, при проверке всплыла необоснованность обвинений, и Смолин был освобождён. В 1941 году он ушёл в ополчение, хорошее знание леса помогало ему и в разведке, и при выходе из окружения. С 1943 года преподавал на курсах военного собаководства и почтовых голубей.

После Великой Отечественной войны Смолин вернулся к научной работе в Государственном Дарвиновском музее. Там в 1950 году он создал Клуб юных биологов юношеской секции Всероссийского общества охраны природы, который считал впоследствии делом своей жизни. Из этого кружка вышли десятки зоологов, генетиков, экологов, биогеографов, профессоров и докторов наук, и просто людей, любящих и понимающих природу. В клубе Смолина занимался в школьные годы Николай Дроздов, будущий ведущий телепрограммы «В мире животных». В одной из программ он говорил о своём учителе: «Мы всегда соревновались с кружком юных биологов зоопарка. Те в основном наблюдали животных в клетках. Нам всё объяснял и рассказывал Пётр Петрович Смолин, наш любимый ППС. Мы с ним, как с Берендеем, уходили в лес. Каждую субботу или воскресенье мы уезжали в Приобский террасный заповедник – это под Серпуховом на Москве-реке».

Ещё одним властителем детских дум послевоенного времени был педагог и писатель Николай Михайлович Верзилин – через чтение его текстов в биологию приходили многие советские школьники. Сам Николай Михайлович с детства зачитывался романами Даниэля Дефо, Эрнеста Сетона-Томпсона, Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, играл в индейцев и следопытов, ночуя в шалаше в лесу. С шестнадцати лет он начал преподавать в сельской школе и сумел заразить своих учеников интересом к природе, путешествиям и приключениям, водил детей в походы, рассказывая и показывая им лесные секреты. В 1928 году он закончил Ленинградский сельскохозяйственный институт и продолжил работать в школе, а также стал преподавать в Педагогическом институте и Институте усовершенствования учителей.

В начале Великой Отечественной войны издательство «Детская литература» обратилось к Верзилину с предложением написать книгу для школьников, которая могла бы заинтересовать их сбором лекарственных растений. Николай Михайлович использовал в тексте тот же приём, что и на своих занятиях – предложил детям побыть в шкуре Робинзона, только оказавшегося не на тропическом острове, а в лесу нашей средней полосы. В 1943 году вышла тонкая брошюра «Лечебница в лесу», которая позже стала одной из глав знаменитой книги «По следам Робинзона», выдержавшей 7 переизданий. Проба пера оказалась более чем успешной, и в 1949 году выходит следующий биологический бестселлер Верзилина – «Путешествие с домашними растениями», а за ним целая серия книг, посвящённых путешествиям по лесам и паркам мира. Книги Николая Михайловича впоследствии переводились и издавались в Болгарии, Бразилии, Грузии, Китае, Латвии, Литве, Молдавии, Польше, Румынии, Украине, Чехии, Эстонии, Югославии, Японии.

Последний из могикан

Пока Робинзоны от биологии потихоньку выживали в лесах, официальная программа юных натуралистов двигалась своим чередом. На ней успели отразиться все зигзаги советской политики – от гонений на генетику, когда покровителем юннатского движения был одиозный Трофим Лысенко, до очередного всплеска практичности в 80-х годах, когда главным делом любого юного любителя природы было объявлено разведение кроликов на дому и сдача мяса государству. Постепенно структура юннатов костенела, формализовалась, как и пионерская организация, как многие другие образовательные и воспитательные начинания в СССР. А когда этой страны не стало, большинство образовательных проектов и программ, начатых в ней, и вовсе сошли на нет.

Последним оплотом естественно-научной работы для школьников в Ленинграде оставалась созданная в 1964 году Лаборатория экологии морского бентоса, основателем и руководителем которой был Евгений Александрович Нинбург. Продолжая педагогические традиции школы ОРЕО, этот уникальный человек, не имевший никаких научных званий и степеней, сумел вырастить несколько поколений профессиональных исследователей. В его судьбе тоже не обошлось без драматических поворотов – в 1966 году он был вынужден уйти из Зоологического института в связи со сфабрикованным «диссидентским» делом. Зато, несмотря на «неблагонадёжность», его сразу пригласили в Специализированную школу-интернат с химико-биологическим уклоном при ЛГУ, зная о его таланте работать с детьми, что и стало на долгие годы его главным занятием. Основой педагогического метода Нинбурга были детские экспедиции на Белое море, в которых школьники выполняли совершенно взрослые исследования, учились брать на себя ответственность за младших товарищей и общий результат работы. Через морские экспедиции лаборатории прошли более 400 детей, более 100 из них впоследствии стали биологами, многие – зоологами беспозвоночных. Благодаря тому, что Евгений Александрович передал руководство лабораторией своим ученикам, а сам последние годы своей жизни оставался в ней преподавателем, экспедиции и научная работа со школьниками не прекратились, когда Евгения Нинбурга не стало. На счету лаборатории более 70 экспедиций к берегам Белого, Чёрного, Баренцева, Азовского и Балтийского морей, её работа продолжается и по сегодняшний день.

Многие другие юннатские клубы усилиями педагогов-энтузиастов живы до сих пор, есть Федеральный детский эколого-биологический центр, являющийся правопреемником БЮН им. Тимирязева и координирующий деятельность кружков эколого-биологической направленности в дополнительном образовании по всей России. Однако в 2014 году Сергей Шойгу заявил о необходимости возрождения юннатского движения в России. Действительно, если говорить о юннатской образовательной программе, то она не может быть просто продолжена, придётся создавать её заново, поскольку многие советские традиции уже пресеклись.

Одна из серьёзных проблем, о которой сейчас говорят в связи с возрождением движения юннатов – это поиск учёных, занимающихся проблемами на переднем крае биологии, и в то же время готовых работать с детьми. Сейчас таких остались единицы, тем более, что образование чем дальше, тем больше обрастает ворохом документов, формальностей, требований к педагогам, помещениям и организации занятий. Свободное пространство, создаваемое лучшими из юннатских клубов, не вписывается в эти рамки, а подстраиваться под бюрократические глупости у тех, кто действительно мог бы заниматься научной работой со школьниками, нет никакого желания, а иногда и возможности – например, если аудитории и лаборатории в вузе не соответствуют требованиям дополнительного образования. Есть и ещё одно обстоятельство, не способствующее популярности интеллектуальных кружков в настоящее время. Нынешнее подрастающее поколение почти не сталкивается в своей жизни с коллективными формами мысли и творчества, дети больше ориентированы на одинокое сидение в Интернете, чем на посещение клуба единомышленников при каком-нибудь, например, музее или зоопарке.

Впрочем, если найдутся увлечённые люди, подобные Петру Смолину или Евгению Нинбургу, и ими будут созданы приемлемые условия для работы с детьми, то появятся и школьники, которые заинтересуются живым, настоящим исследованием окружающего мира. Как знать, быть может, если любителям и исследователям природы просто не мешать, то ещё через сотню лет в Подмосковье снова будут резвиться у дороги чибисы, на Земле забудут об экологических проблемах, а на Марсе зацветут яблони?

Подпишитесь на eRazvitie.org в Фейсбуке и ВКонтакте, чтобы не пропустить новые материалы.