– Георгий, можно ли на каком-нибудь простом примере пояснить, в чём конкретно выражалась индустриализация, допустим, лесного дела, и почему она себя не оправдала?

Пионером в области технологизации лесного хозяйства была Германия, где ещё в конце 19 века лесное дело попытались организовать в соответствии с подходами, которые использовались в уже индустриализованном тогда сельском хозяйстве. Ставку сделали на то, что хорошо продаётся, поэтому на месте смешанных лесов выросли поля хвойной коммерческой монокультуры. Выглядели они как ровные красивые просеки, засаженные деревьями одного вида, возраста и роста. Но в итоге получилось не совсем то, что хотели. Если в самом начале урожай древесины был отличным, то вскоре из-за короеда и болезней плантации сосны и ели стали массово гибнуть. Система оказалась неустойчивой. Примерно то же самое происходит на сельскохозяйственных полях, когда их, из года в год, засевают одной и той же культурой.

Здесь надо сделать один важный шаг и понять, откуда вообще взялась такая агротехника. Её нам диктует система транспортировки, сбыта и потребления. Она определяет: чего, сколько, каких видов и каких сортов надо выращивать. И это вроде как было бы даже логично и правильно, если бы за последнее время система не обособилась и вместо того, чтобы обеспечивать потребителя самыми лучшими продуктами, как это было раньше, не зациклилась на решении своих собственных задач. Например, очень чётко зафиксировано, что за последние 200 лет селекционный отбор шёл по системе транспортабельности видов растений, помидоров, огурцов и всего остального тоже. То есть задачи, связанные с обеспечением всем самым лучшим, самым вкусным, самым полезным, отошли на второй план. Теперь система закупает только то, что можно без потерь перевезти, сохранить пол зимы, а при этом ещё и собрать зелёным, чтобы оно дозревало на полке. Происходит то, что иногда называют «геноцидом сортов», когда из реальной системы выращивания вымываются все сорта, которые не соответствуют системе транспортировки и индустриальному типу культивирования. Довольно часто это очень вкусные и полезные сорта.

Но возвращаемся к лесу. Немцы, конечно, пытались выправить ситуацию, восстанавливая отдельные утраченные элементы биоценоза – ставили дуплянки для привлечения птиц, пытались работать с грибами – но всё это выглядело больше как лечение больного случайными лекарствами.

Мне кажется, что сама по себе задача построить лес как машину неправильна. Брать в лесу древесину, как люди это делали тысячи лет, приемлемо, а вот попытка переорганизовать сам лес как завод, как конвейер с просеками приводит к катастрофе. В разных странах это может проявляться по-разному, но наиболее серьёзной и общей для всех проблемой стало то, что в лесах практически не осталось сеющих (или плюсовых) деревьев, то есть деревьев, которые дают хороший сеющий материал. Увы, с плохого дерева можно получить только плохие семена. А дальше регрессия – с каждым новым поколением они становятся всё хуже и хуже.

Поэтому я считаю, что у нас должен быть другой источник воодушевления и метафор – и это живые системы.

Nattapol Sritongcom / 123rf.com

– А что ты вкладываешь в это понятие?

У меня есть собственная простая схема, которая всё наглядно объясняет. Ключевым аспектом живой системы является полный цикл жизни. А это значит, что она должна включать в себя живые организмы, которые отвечают за три вещи.

Первые – так называемые продуценты – могут из неживого, минерального сырья создавать жизнь. Существует два типа таких организмов. Это живые организмы с хлорофилом, при помощи которого осуществляется фотосинтез, и микроорганизмы, которые могут наращивать белок в отсутствии света, фактически используя энергию химических связей. Это процесс так называемого хемосинтеза, открытого русским учёным Виноградским. Хемосинтез менее известен, чем фотосинтез, но для природы является, наверное, не менее важным.

Вторая часть системы – это разного рода перераспределители живого вещества. Или консьюмеры. Это те, кто питается растениями, и хищники. Отдельная линия связана с паразитами, которые тоже участвуют в перераспределении вещества.

И наконец, третья часть – редуценты. Я бы даже сказал, что это самая важная часть, поскольку про неё чаще всего вообще забывают, сосредотачиваясь на первых двух. Редуценты – это те, кто переваривает павшие организмы, минерализуя их, возвращая к простейшим элементам. Продуценты не способны потреблять живое, но им тоже нужна пища, и редуценты им её производят.

Другими словами, живая система – это полный цикл обращения живого вещества. Это три элемента, благодаря которым живое вещество порождается, перераспределяется и снова превращается в неживое.

Поэтому когда вы анализируете, какой должна быть создаваемая вами система – лес, поле, парк – вы должны чётко понимать, какие конкретно организмы будут выполнять у вас роли продуцентов, консьюмеров и редуцентов. И только когда вы убедитесь, что они работают все вместе, можно будет утверждать, что живая система налажена, что возник цикл обращения вещества и энергии.

Как я уже сказал, наиболее пострадавшей у нас является группа редуцентов. И по большому счёту с ней почти никто не умеет работать. Более того, если взять, например, индустриальное сельское хозяйство или парковое дело, то пытаясь улучшить условия жизни растений и производя для этого их противогрибковую обработку, мы вообще уничтожаем весь класс грибов, а ведь именно они являются важнейшими редуцентами, разлагающими целлюлозу. Теперь на эту территорию можно сколь угодно много поместить органики, но она так и останется там лежать, поскольку её будет некому обработать. Поэтому построение живых систем – это всегда выделение трёх компонентов и наполнение их конкретными живыми организмами, которые могут работать совместно. Если это нам удалось, то значит мы произвели оживление этой территории.

hecke / 123rf.com

Malgorzata Slusarczyk / 123rf.com

– Если обратиться всё к тому же примеру с немецким лесом… Чем бы он отличался, если бы создавался в логике живых систем? 

Поскольку мы знаем основную причину гибели тех плантаций, то и размышлять будем исходя из неё. Всегда, когда возникает какой-то вредитель, мы должны задаваться вопросом – а кто им питается? А это, очевидно, какие-то птицы. Но птицам нужны места гнездования. На ёлках они не гнездятся, а значит мы должны позаботиться, чтобы лиственные деревья в лесу тоже были. В этом, кстати, и ответ – как только исчезают все лиственные деревья – пропадают и птицы, размножение короеда ускоряется, и он без сопротивлений уничтожает лес. И вот таких цепочек надо продумать достаточно много, потому что свои функции есть и у подлеска, и у лесной растительности, и у насекомых. Ну и о редуцентах, конечно, тоже не забываем.

Если брать похожий пример для сельского хозяйства, то вокруг поля обязательно должен расти кустарник. Именно в нём в основном поселяются певчие птицы, которые питаются полевыми вредителями. Рядом с полем должен быть и участок дикой травы. Это место, где будут размножаться энтомофаги – полезные насекомые, поедающие других насекомых, например, златоглазка. Но как обычно делают у нас? Опрыскивают поля пестицидом, уничтожая абсолютно всех насекомых. Птицы улетают, и создаются идеальные условия для размножения вредителей.

– Если пытаться выстраивать сельское хозяйство в логике живых систем, то не приведёт ли это к значительному росту стоимости продуктов? Ведь для того чтобы вырастить, например, просто пшеницу, нам, получается, придётся продумать и сделать много чего ещё, при этом часть площадей отвести другим растениям, насекомым, где-то пожертвовать удобством уборки и т.п. 

На этот вопрос нельзя ответить с ходу – да или нет, поскольку при переходе на живые системы должна меняться и система потребления. Вы действительно не можете собрать с этого поля столько же одной пшеницы или одной ягоды. Но поскольку ваша система хозяйствования будет состоять как минимум из нескольких десятков видов растений, произрастающих на той же территории, у вас появится прирост в виде ягод и каких-то других плодов, в виде птицы, которая содержится в закрытых загонах и в виде животных, которые наберут за этот период определённый вес. Это так называемый многотоварный тип хозяйствования. Например, раньше вы выращивали картошку и теперь перешли на живые системы. Вы говорите: «Но картофеля-то стало меньше». И это так, потому что у вас между рядами картофеля появились ряды бархатцев, ряды пижмы, ряды смородины, а где-то даже и большие деревья. Это значит, что теперь вам придётся заняться реализацией не только картошки, но и всего остального. И та модель, которую мы сейчас тестируем в своём хозяйстве – «Лесных садах» – позволяет это делать. Мы перешли к так называемой годовой подписке, в соответствии с которой каждую неделю отправляем нашим подписчикам большую корзину разнообразных продуктов. Но по факту мы продаём вовсе не произведённые на ферме продукты – мы продаём годовую систему питания. По договору, мы поставляем потребителям не менее 50 видов продуктов. Но можем больше – поэтому всё, что у нас вырастает, мы собираем, сушим и включаем в состав корзины. К примеру, зверобой, который сам по себе растёт в клубнике – хорошее чайное и лекарственное растение. Но если вы выращиваете клубнику как монокультуру, то зверобой для вас – лишь сорняк, не имеющий ценности, и потому подлежащий уничтожению. Но факт в том, что на практике некоторые сорняки стоят дороже, чем основная культура. Если клубника в Москве стоит 100-300 рублей, то килограмм сушёного зверобоя обойдётся в 1000! Поэтому мы всё аккуратно собираем, сушим и реализуем в рамках подписки.

Это кажется сложным, но выгода достаточно высока. Причём главное – это качественная земля. Думаю, никто и спорить не будет, что под картофельным полем земля с каждым годом становится хуже. Но если мы работаем в логике живых систем, то качество земли, напротив, только растёт, наращивая ценность. Это особый дар живых систем – давать нам возможность получить вокруг себя среду, накапливающую ценность и стоимость. Всё, что мы взяли от инженерии – это расходы (например, трактор надо заправлять соляркой и обслуживать его, даже если он просто стоит). Но с живыми системами вы получаете длительный, а в масштабе жизни человека вообще бесконечный рост. Это крайне важный момент, и он связан с необходимостью пересмотра сути некоторых базовых показателей экономики, таких как прибыль, рентабельность, доходы…

Да, мы разработали систему, которую достаточно сложно администрировать, которая имеет совершенно другой тип сбыта и потребления, которая требует десятков видов упаковки и способов хранения. Но, с другой стороны, мы получаем качество земли, прирастающее каждый год, переходим к 70% многолетних растений, которые не нужно ежегодно пересаживать (что устраняет кучу ненужных затрат), и при этом территория начинает напоминать ботанический сад, по которому просто интересно идти и всё изучать. Вот это монарда, это – рута, а это – иссоп. Большинство людей даже названий таких не знает, а ведь это всё либо специи, либо чайные растения, которые у нас хорошо произрастают. Но если сельское хозяйство концентрируется лишь на 5-7 продуктах, то у него нет возможности отвлекаться на такие «мелочи».

Так что ответ на поставленный вопрос может быть таким: при переходе к живым системам получить можно больше – в деньгах уж точно. И это никак не будет связано с ростом цен. Но это требует изменения самого хозяйства, которое должно стать многотоварным, и системы сбыта – она должна перейти от продажи отдельно товара к формированию какой-то комплексной реализации. Именно этим мы и занимаемся в «Лесных садах» – одновременным изменением агротехники и типа связей с потребителем.

«Лесные сады»

– Звучит это очень интересно и перспективно, но почему тогда, несмотря на очевидные плюсы, в логике живых систем не пытаются работать крупные агрохолдинги? Не могут просчитать экономику, которая, очевидно, становится в разы сложнее?

Во-первых, есть такое понятие как инерция, и в таких случаях она обычно очень сильна. Просто пример из истории: когда появилось электрическое освещение и оно уже вовсю использовалось Эдисоном, газовые компании, которые освещали газом, продолжали доминировать и делали это ещё очень длительное время.

Ну и во-вторых, я бы вообще не рассматривал агрохолдинги и живые системы как два конкурирующих между собой способа производства еды. Потому что основная претензия решений, основанных на живых системах, состоит в том, что они в конечном итоге помогут перестроить в лучшую сторону пространство обитания человека, то есть не только и не столько дадут много еды, сколько изменят наше жильё, изменят наше отношение к среде, обеспечат переработку отходов на месте их производства, поскольку вдруг выяснится, что это фантастически ценный ресурс. Они создадут новый здоровый город. Город, пригодный для жизни. Вот в чём суть и долгосрочный замысел.

Для этого нужно попробовать интегрировать в места проживания людей живые системы, которые могли бы выполнять такие функции как производство пищи, генерация кислорода, утилизация углекислого газа, обработка и очистка сточной воды. Это те задачи, которые для живых систем не представляют никакой сложности и не требуют затрат на их выполнение.

Но чтобы осуществить такой переход, должны появиться новые игроки – так называемые технологические компании. Исходя из моих представлений о живых системах, агробиоценозе и новых связях потребителя с производителем, я вижу, что ключевым элементом развития будет поставка средств производства конечному потребителю, и в этом смысле он становится потребителем-производителем. В мире уже много хозяйств, которые вместо того, чтобы покупать электроэнергию из сети, установили собственные небольшие генераторы. Но если говорить про шаг будущего, то конечному потребителю предстоит передать также и производство еды – в виде фитотронов, домашних компостеров, живых зелёных стен, аквариумов для еды, то есть перестроить среду жизнеобитания человека, насытив его полезными машинами и живыми системами. И вот именно этим, я считаю, и должны в будущем заниматься технологические компании, – поставлять средства производства и обеспечивать их функционирование у конечного потребителя. Это направление – существенный элемент поддержки модели живых систем, потому что мы создаём условия вокруг конечного потребителя, наращивая его экосистему, превращая её в производящую ресурсы.

«Лесные сады»

Вот в чём вся суть. Это ключевая ставка, и она связана с понятием «зелёный город». Только живые системы помогут нам сформировать живые города.

Более того, с позиции живых систем можно посмотреть и на организационные системы – на то, как люди учатся и взаимодействуют. Посмотрите, как сегодня устроены вузы: экономисты учатся отдельно, инженеры – отдельно, управленцы – отдельно. В итоге за 5 или 6 лет обучения они не получат никакого опыта сотрудничества, в то время как в реальной практике, реализуя проекты, они должны активно взаимодействовать. Вот вам специализированное образование, которое не даёт самого главного, а именно – опыта отношений и коммуникаций. В этом плане живые системы – наилучший пример того, что взаимодействие – это ключевой элемент, делающий систему устойчивой.

И в этих вещах я вижу конечное назначение живых систем. Агрохолдинги не претендуют на создание новых городов, не претендуют на анализ организационных коммуникаций, поэтому ни о какой конкуренции с ними говорить даже и не стоит.

Фото на обложке статьи: «Лесные сады»